Я не искала любовь (ЛП) - Джусти Амабиле

Я смотрю на ряды лож и партера и снова вижу «малышку». Джейн спускается, держась за перила. Затем, будто она знает, что я наблюдаю за ней, или словно боится этого, Джейн неожиданно поднимает свой взгляд, чтобы встретиться с моим. Несмотря на расстояние, которое делает её маленькой, словно она кукла, я, кажется, снова улавливаю то волнение, которое отдаёт болью, гневом, страхом.

— Она в тебя влюблена, — неожиданно говорит Люсинда. Я вопросительно смотрю на коллегу. Она смеётся так, как смеются женщины, когда решают быть коварными. — Ты не замечал её раньше, потому что замечаешь только привлекательных женщин. Она сидела в одной из боковых лож. Когда малышка увидела тебя, она стала такого же цвета, как сиденья, и большую часть времени смотрела на тебя. Она сильно колебалась, стоит ли подходить к бару. Девушка стояла позади тебя, неподвижно, глядя тебе в спину, словно не знала, приблизиться или убежать. Не сомневаюсь: она отдала бы свою здоровую ногу и невредимую щёку за то, чтобы ты трахнул её. Однако я бы посоветовала тебе быть осторожным. Помимо ужасной внешности, она может быть убийцей-психопатом.

— С кем я трахаюсь — это моё дело, — комментирую я со скучающим спокойствием. — Но я точно не трахаюсь с такими, как она. И не исключено, что сегодня вечером я не буду трахать и таких, как ты.

— Если тебе не нравятся сильные женщины, то как тебе может подойти маленькая калека.

Я придвигаюсь ближе и говорю ей прямо в ухо. Мой голос — почти шёпот.

— Люсинда, мне нравится конкретная надежда использовать член, но я не из тех, кто любит прелюдии длиной в милю. Почти три часа балета равны трём часам поцелуев без языка. Мне тридцать два, а не пятнадцать, и моё представление об интересном вечере не включает балет. Я ошибся, решив сопровождать тебя. Мне наплевать на Одетту и Зигфрида, и сейчас я ухожу.

Глава 4

Джейн

Как только Арон уходит, я укрываюсь там, где пряталась раньше, хотя для этого больше нет причин. Под кроватью.

Только когда меня окутывает эта пыльная темнота, начинаю дышать нормально. Полагаю, что предпочитать темноту свету и тесные пространства свободным — это нормально. Никто (по крайней мере, ни один взрослый человек), не смог бы выдержать, оказавшись здесь, внизу. С закрытыми глазами, под матрасом, нависающим, как крышка гроба, и панической атакой на расстоянии миллиметра от сердца. Я же, напротив, прогоняю приступ паники именно так. Темнота, закрытые глаза, шум моего дыхания, похожий на звук прибоя.

Арон Ричмонд проделал весь этот путь.

Он раздобыл мой адрес и только что был перед моей дверью.

Арон узнал мой адрес, стоял за моей дверью, и Натан любезно дал ему понять, что я считаю его самым красивым мужчиной в мире.

Вдох, выдох.

Вдох, выдох.

Вдох, выдох.

Арон Ричмонд, убирайся с глаз моих долой.

Я больше не буду искать тебя, больше не буду преследовать тебя, больше не буду видеть сны о тебе. Я больше не буду ласкать себя по ночам, представляя тебя в своей постели, воображая вкус твоего языка и тепло твоих рук. Но ты исчезни, окей?

Я не могу позволить себе уйти с работы в клининговой компании, пока не нашла другую, но надеюсь, что это произойдёт скоро. Нелегко найти новую работу, а для меня это тем более непросто, ведь я устаю быстрее, чем другие люди.

Когда у меня получается выровнять дыхание, раздаётся звонок в дверь. Затем стук. Потом понимаю, что в дверь входит Натан, у которого есть дубликат ключа от моей квартиры.

— Можно мне войти, Джейн? — почтительно спрашивает он. — Ты в порядке, дитя?

Он останавливается на пороге, продолжая звать меня обеспокоенным голосом. Я выползаю из своего укрытия, хотя мне хочется остаться там подольше.

Натан Рейнольдс — добрый пожилой джентльмен, он сдал мне подвал за символическую плату и всегда относился ко мне как к другу и дочери. Натан не заслуживает, чтобы я злилась, потому что не может, просто не может заставить себя не быть честным. По-своему он нежно-взбалмошный старик. Ошибка моя, а не его.

Мне не следовало признаваться Натану в том, что я безумно влюблена в Арона Ричмонда. Шёл дождь, мы смотрели старый фильм с Фредом Астером и Джинджер Роджерс и говорили о любви — прошлой и потерянной. Натан рассказал мне о красивом юноше, которого встретил на итальянских каникулах, когда был молодым, и о том, что он никогда его не забывал, хотя с тех пор прошло шестьдесят два года. Рассказал мне о глубокой и запретной связи, о путешествии друзей, которое стало любовным путешествием, и об Италии, по которой передвигался автостопом, засыпая под звёздным небом.

Мне нечего было рассказать, ничего такого сказочного, никакого незабываемого первого опыта. Поэтому сама не зная почему, я рассказала ему об Ароне. Я не солгала и не сказала, что между нами что-то есть, только, что тайно им восхищаюсь.

Мне следовало промолчать, но было приятно поговорить с человеком, который не прилагал усилий, чтобы не рассмеяться мне в лицо, а только улыбался, с добротой дедушки.

Сейчас Натан улыбается так же, но с ноткой раскаяния.

— Я не должен был ему говорить, да, детка? — спрашивает он. Я качаю головой, кусая губы, всё ещё взволнованная от одной только мысли. — Как только увидел его здесь и понял, кто он такой, в моём сердце затеплилась надежда, что…

— Он пришёл убедить меня продолжить рассмотрение жалобы. Но меня не переубедить. Я ошиблась, послушав тебя, Натан. Знаю, твой совет был дан из самых лучших побуждений, но… мне следовало сначала хорошенько подумать. Я не хочу оказаться в центре разборок.

Даже он не знает точно, почему. Никто не знает. Я приехала в Нью-Йорк, чтобы забыться, слиться с толпой, стать тенью и не оказываться снова в центре сцены. Мне хватило сцены, той сцены, а теперь я хочу лишь оставаться за кулисами.

— Гомункулы такого сорта должны быть остановлены, дитя, — настаивает Натан, имея в виду Джеймса Андерсона.

— Не мной, — бормочу в ответ. — Я не… не могу. Пожалуйста, давай поговорим о чём-нибудь другом.

Натан смотрит на меня с видимым неудовольствием.

— Тогда давай поговорим об Ароне Ричмонде, — уступает, наконец. — Он на самом деле привлекателен. Если бы я был на сорок лет моложе, а он был бы геем…

— И если бы я была красивой и интересной… — грустно улыбаюсь я, пожимая плечами. — Нет смысла рассуждать о «если».

— Ты прекрасна, Джейн.

— А ты близорук и не дальновиден. Мы можем не говорить об Ароне тоже? Скобки открыли и закрыли.

— Открытые или закрытые это решает судьба, — произносит он своим добрым тоном, который напоминает мне голос рассказчика в романтическом фильме. — Но пока я дам тебе передышку. Сегодня твой день рождения, я прав?

— У тебя слишком хорошая память, Натан. Я надеялась, что ты забудешь, — я правда надеялась на это. Не хочу вспоминать, когда я родилась. Это тот самый день, когда я чуть не умерла одиннадцать лет назад.

— Как я мог? У меня для тебя прекрасный подарок!

— Ты… всегда так добр ко мне. Ты не должен был, — бормочу растроганная.

— Детка, мне восемьдесят два года, не существует того, что я что-то должен или не должен делать. Я просто делаю то, что хочу. И, пока память меня не подводит, я намерен извлечь из этого максимум пользы. Мой подарок тебе очень понравится.

Натан копается в карманах своего твидового пиджака, из-под которого выглядывает яркая жилетка, достаёт конверт и протягивает мне.

Внутри — билет на «Лебединое озеро» в Метрополитен-оперу. Я с благодарностью смотрю на него, потом на этот белый прямоугольник, снова на Натана, и чувствую, как блестят мои глаза.

— Я бы предпочёл, чтобы ты пошла с красивым кавалером, — добавляет Натан. — Может, ты и на меня бы согласилась, но я не смог найти два места рядом, даже заплатив по цене золота.

— Не волнуйся! Всё в полном порядке! — совершенно искренне уверяю я. — Из меня в любом случае не получится хорошей компании. Я буду заворожённо смотреть балет, а мир вокруг может даже взорваться!