Мое не мое тело. Пленница (СИ) - Семенова Лика

Я подхватила платье, будто воровала, прижала к себе, прикрываясь. Пусть он уже видел меня голой, это никак не лишало меня стыдливости. Теперь замерла, будто превратилась в статую. Еще немного — и остановится сердце. Наверное, стоило опустить глаза, но взгляд будто примерз к лицу Нордер-Галя. Я инстинктивно пыталась уловить малейшие изменения, зацепиться хоть за что-то, но не могла даже понять, что чувствую сама. Оцепенение, паника, страх. И что-то едва уловимое, что беспокоило сильнее прочего, потому что я не могла это сформулировать. Оно холодило внутри. И именно сейчас, в эту минуту, холодило так отчетливо, будто я неслась на огромной скорости.

Сейчас, в этом восхитительном белье, в шелковых чулках я чувствовала себя более обнаженной, чем вчера, когда он раздел меня. Вчера я стыдилась своей безобразной сорочки больше, чем наготы. Этот стыд затмевал собой все, даже животный страх.

Нордер-Галь поджал губы, сцепил руки на груди. Зрачки превратились в колючие крошечные точки. Он втянул воздух, раздувая ноздри. Его взгляд прожигал, и я никак не могла задавить в себе понимание, что на меня смотрит мужчина. Не принимающий возражений, хозяин положения. Он не играл со мной, не провоцировал, не прощупывал. Его не волновало мое мнение или смущение. Он смотрел так, как смотрят на женщину, которую хотят. Которую считают своей. Которая не имеет права отказать.

Именно это вводило меня в такое оцепенение.

Я знала сальные взгляды. Даже неприкрытые попытки залезть мне под юбку. После огласки истории с Питером я вызывала в парнях определенный интерес. Кажется, они, не сговариваясь, пытались играть в игру «Поймай недотрогу». Кривлялись, распускали руки, играли в ухаживания. Но в каждом было понимание того, что наглость имеет предел. Порой они были напористыми, но «сдувались», встретив категоричный отказ. С них вмиг слетал весь напор и смелость, оставалась лишь желчь и злость. Каждый понимал, что перегни он палку — я прямиком пойду в полицейский участок. Так и случилось, что я никому так и не решилась довериться, все время искала подвох.

Нордер-Галя не напугать полицией. Едва ли что-то в этом мире его вообще может напугать.

Он прикрыл глаза, щурясь. Дрогнули тонкие ноздри. Я только сейчас впервые заметила, что его кожа была матовой, смуглой, гладкой, без изъяна. На лоб падали короткие серые пряди. Я попятилась, хотела отойти как можно дальше, комкала платье у самого горла.

— Стоять.

Я вздрогнула, как от удара током, замерла, не сводя с него глаз.

— Убери платье.

Казалось, он говорил сквозь сжатые зубы, на выдохе. Словно едва сдерживался.  Слова будто обретали плотность и касались меня. Связывали по рукам и ногам. Я разжала пальцы, и платье скользнуло на пол. Во рту пересохло, от напряжения звенело в ушах. Я бы предпочла, чтобы он сделал все, что хотел, как можно быстрее, но избавил меня от этой пытки. В нем было слишком много мужского. Того, с чем мне еще не доводилось сталкиваться. С каждой секундой я будто забывала, что передо мной виссарат, чудовище. Я краснела, чувствуя, как жар приливает к щекам, как ошпаривает кожу головы, а в следующую секунду пробирал озноб, будто я стояла на морозном ветру. Я вмиг покрылась потом, чувствуя, как под атласом до боли затвердели соски. Внутри кипело так, что я боялась, что свернется кровь.

— Опусти руки.

Я уже не следила за его лицом, не пыталась что-то уловить. В голове будто оглушительно гудел колокол, путая мысли. Я хотела только одного — чтобы он отвернулся, чтобы больше не смотрел. Так.

Я подчинилась, не собиралась его провоцировать. Но уже не была уверена, что это было моим желанием. Казалось, он способен управлять мной, и эта мысль была невыносимой. Сердце билось, как безумное.

Взгляд карнеха из-под черных ресниц скользил по коже. Я будто чувствовала его. Продавливал, обжигал. Казалось, мне бы стало легче, если бы он обезумел. Я бы чувствовала себя просто жертвой. Я невольно пыталась представить, как выгляжу со стороны. Воображала, что смотрю в зеркало. От этого стало еще хуже. Я видела себя девушкой с игральных карт, с пикантных плакатов, которые висят в комнатах у парней.

Я чувствовала его интерес, его желание, которое будто уплотняло воздух вокруг. И свою беззащитность.

Нордер-Галь сделал несколько неспешных шагов, не отводя глаз. Зрачки расширились, слились, почти заполняя жемчужную радужку. Глаза стали почти человеческими. Взгляд потяжелел. Когда его рука коснулась моего плеча, я судорожно вздохнула, вздрогнула, закрыла глаза и задержала дыхание. Касание было легким, горячим. Совсем не таким, как раньше. Прежде он порабощал, утверждая силу, теперь вел себя так, будто больше в этом не нуждался. Самым отвратительным  было то, что глубоко внутри я соглашалась с этим. Спасения не было. Теперь существовал только он. Его воля. Его приказы. Его желания. Я должна подчиниться, если намереваюсь выжить.

Я слышала его шумное тяжелое дыхание. Чувствовала знакомый запах кожи, металла и мускуса, к которому примешивались нотки дыма и табака. Он снова курил. Совсем недавно.

Карнех зашел мне за спину, легкое касание скользнуло по позвоночнику, и я почувствовала, что кожа покрывается мурашками. Вздох застрял в горле.

Мы ничего не знали о высших виссаратах, на что они способны. Видели только рядовых. Изредка — младших офицеров. Но и те входили лишь на пару коротких минут. Способен ли Нордер-Галь касаться моих мыслей и эмоций? Сейчас казалось, что да. Может, они владеют гипнозом? Я видела по телевизору, что бывают люди, способные внушить другому что угодно. Это казалось чудовищной властью. Власть над разумом страшнее власти над телом. Будто из человека вытрясают естество, оставляя лишь оболочку. Я цепенела. Горячие ладони легли на плечи, спустились по рукам.

— У тебя шелковая кожа.

Я судорожно сглотнула, грудь ходила ходуном.

— Гладкая и теплая. Без отметин и изъянов.

Меня почти трясло, но заползающий в уши низкий шепот переворачивал все внутри.

— Ты хорошо сложена. Ты красива. Образец почти совершенной женщины.

Он рывком прижал меня к себе, к каменной груди. Серебряная вышивка кителя слегка царапала обнаженную кожу. Ладонь легла мне на живот, скользнула вверх, сминая упругую выпуклость под атласом. Я слышала, как он с шумом втягивает носом воздух.

— Почему ты нетронута? У ваших мужчин нет желаний?

Я с трудом сглотнула, смачивая горло:

— Не все решает желание мужчины.

Я не видела его лица, но казалось, что Нордер-Галь смеется:

— Что еще можно ждать от расы с битым геномом… Ваши мужчины перестали быть мужчинами. Они слабы.

— Они уважают желание женщины.

— Желание женщины — быть рядом с тем, кто ее достоин.

Мне нечего было возразить, но я понимала, что он вкладывал в эти слова нечто другое. Он говорил с позиции силы.

Нордер-Галь развернул меня лицом к себе, пальцы легли на подбородок, вынуждая задрать голову. Я едва доставала ему до плеча, смотрела прямо в склоненное надо мной лицо. Казалось, я лечу в пропасть. В груди вновь образовалась пугающая ощутимая пустота, все замерло. Казалось, на дно глубокого черного колодца падают большие водяные капли. Раз, два, три… Волна кипятка поднялась к голове. Зрачки виссарата под щеточкой черных ресниц расширились, заливая всю радужку, но тут же сузились до крошечных точек. Глаза подернулись поволокой. Рука скользнула на затылок, впиваясь в волосы, оттягивая. Я замерла, понимая, что он вот-вот обезумит.

Проклятый наир.

Его руки потяжелели, будто налились свинцом. Казалось, Нордер-Галь вот-вот меня раздавит, как пустой высохший орех. Я уперлась ладонями в его каменную грудь, пытаясь отстраниться, но все было бесполезно. Внутри клокотало так, что я ничего не слышала, кроме оглушающего шума в ушах. В висках зарождалось тепло, забиралось под мокрые волосы, усиливалось покалыванием. Казалось, еще немного, и я упаду в обморок. Я трепыхалась, будто безуспешно боролась со скалой. Но каждое мое движение лишь усиливало его хватку.