Лора Касишке - Вся жизнь перед глазами
Был первый день летних каникул.
Утро выдалось хмурое. Гроза прошла, но небо затянули тучи, а скользкие улицы густо усыпала мокрая зеленая листва. Полусонная Эмма тихо сидела в мини-вэне рядом с Дианой, усадив на колени Бетани Мэри Энн Элизабет. Кукла была дорогая — в белом кружевном платье, с белокурыми волосами и яркими голубыми глазами, которые закрывались, когда ее укладывали на спину или когда она сама падала ночью на пол с кровати спящей Эммы. Ее подарила внучке мать Пола. Кукла улыбалась застывшей и, по мнению Дианы, слегка глуповатой улыбкой.
Они остановились перед школой, на полукруглой парковке. Девочки уже выпрыгивали из машин и спешили по цементным ступенькам к оранжевым дверям, где топтались в ожидании звонка.
В сером спортивном костюме, наспех натянутом перед отъездом, Диана чувствовала себя вполне комфортно. Она часто надевала его по утрам, махнув рукой на то, что выглядит в нем форменным пугалом. Глубоко убежденная, что для женщины возраст — не причина, чтобы впадать в уныние по поводу своей внешности, она тем не менее продолжала облачаться в мешковатый спортивный костюм и не тратила времени на макияж. Ты всего-навсего отвозишь дочку в школу, говорила она себе. Но каждый раз, отъехав от дома на пару миль, она не могла избавиться от противного ощущения, что зря напялила на себя эту позорную униформу женщины средних лет.
Эмма, понятное дело, ничего этого не замечала.
— Я люблю тебя, мамочка.
— Я тоже тебя люблю. Пока, котенок. Всего хорошего. — Диана наклонилась к дочке и чмокнула ее.
От Эммы еще пахло только что выпитым шоколадным молоком. От детских волос веяло сном и влажной землей. Как всегда, обнимая на прощание дочь, даже дома, укладывая ее спать, Диана на миг испытала тоскливый страх, почти ужас, который порой накатывал на нее перед сном, нечто вроде отчаянного нежелания отключаться от жизни наяву и погружаться в мир грез, какими бы сладкими они ни были.
— Мам, а Бетани Мэри Энн Элизабет? — спросила Эмма.
— До свидания, Бетани Мэри Энн Элизабет, — весело проговорила Диана, обращаясь к бесстрастному кукольному лицу.
— А поцеловать? — Эмма приподняла куклу.
Мать наклонилась и дотронулась губами до холодной пластмассовой щеки.
Эмма — красный жакетик, рюкзачок с Белоснежкой на спине — выпрыгнула из мини-вэна и, бережно уложив куклу головой на сгиб локтя, двинулась к школе. Дошагала до крыльца и пошла по ступенькам к другим девочкам, которые уже переминались в нетерпеливом ожидании возле двойных оранжевых дверей. От влажного после дождя цемента клубами поднимался пар, и на его фоне в своих одинаковых шотландских юбочках и гольфах они выглядели бледными и несчастными.
На долю секунды Диане захотелось броситься к дочке, схватить ее и увести прочь от этих угрюмых и мрачных, словно больных, лиц, слишком серьезных для детей. Диане показалось, что они с излишним вниманием наблюдают за шагами Эммы, и ее обожгло ревностью, но в этот миг раздалось механическое дребезжание школьного звонка и дочь побежала бегом. Двойные оранжевые двери распахнулись, и девочек одну за другой поглотила слепящая тьма места, где они проводили дни напролет.
Диана бросила последний взгляд на двери и тронулась к выезду с полукруглой стоянки, гадая, на самом ли деле улыбающаяся сестра Беатрис — по обыкновению, вся в черном — взяла Эмму за красный рукав летнего пиджачка и повела за собой или это ей только почудилось.
Июнь.
Все еще только июнь.
Время словно замедлило ход. Летние дни тянулись бесконечно, став прямо-таки осязаемыми и издавая запахи стирки и освежителя воздуха.
Матери по утрам уходили на работу — девочки даже не слышали, как хлопают за ними двери. Сами они спали до полудня, потом вставали, садились с полными мисками хлопьев перед телевизором и смотрели ток-шоу, попивая сладковатое после хрустящих колечек «Черио», «Фрут Лупс» или попкорна молоко.
В самый щекотливый момент передачи, когда разговор заходил о сексе, они перезванивались.
— Видела только что?
— Ты что, веришь, что это правда?
Они договаривались о встрече. В центре городка — в кофейне, книжном магазинчике или том самом бутике, где им недавно прокололи уши.
Они были бы не прочь проехаться до мега-маркета, но добираться туда надо автобусом.
Центр намного ближе. Можно пешком дойти.
Летом большая часть их одноклассников разъезжались кто куда. Никто не рвался оставаться в городе, где сырой ветер гонял по мостовым пыль и мелкий мусор, на бордюрах пристраивались бомжи с ободранными гитарами в руках, а в кустах зеленовато поблескивали пивные бутылки.
Рестораны и магазины, расположенные вдоль Восточной улицы и Университетского проспекта, предпочитали в жару держать двери открытыми. Ароматы специй и пряностей мешались с запахом моо шу — блинчиков с жареной свининой. В закусочных постоянно сидели привлекательные мужчины. Студенты? Аспиранты? Начинающие преподаватели? Заняв столики на улице, они поедали яичный рулет и читали библиотечные книги.
Девочки с интересом разглядывали их и обсуждали их достоинства, но вскоре почти к каждому подходила очередная молодая женщина в узких черных джинсах и солнечных очках с тонкой металлической оправой.
Время от времени кто-нибудь из мужчин помоложе отрывался от своей книги, поднимал глаза и бросал в неопределенном направлении: «Привет», что можно было расценить как приглашение девочкам присоединиться.
Они тоже говорили: «Привет», но с таким выражением на лице, что было очевидно: ни к кому присоединяться они не собираются. Разочарованный парень возвращался к своему чтению.
Утро выдалось тихое…
На улице никого — только белки скачут да почтальон прошел.
Белки, устроившиеся на деревьях по обе стороны дороги, похоже, выясняли отношения: «Убирайся отсюда!» — Сама убирайся». Наблюдая за ними из машины, Диана почувствовала смутное беспокойство.
Пышно цвели яблони и груши. За облаком цветов не видно было зелени. Словно впавшие в экстаз девы — не то язычницы, не то Христовы невесты, а может, королевы школьного бала, готовые с восторгом принести себя в жертву, — они трепетали на прохладном порывистом ветру.
Почтальон, переходивший улицу, чуть приподнял за козырек форменную фуражку и ладонью вытер лоб. Было жарко. Он тащил голубую сумку, туго набитую письмами и бандеролями. Диана знала, что на одном из конвертов значится ее имя.
Когда Пол с Дианой только что переехали в этот район, он здесь уже работал. Звали его Рэндалл: эту информацию добыла Эмма, немедленно поделившаяся ею с Дианой.
