Джеймс Бертрам - История розги
Я ничего не ответила, вижу, что попалась, и, сев на кровать, стала только плакать… В это время пришла Эмилия Федоровна с здоровенным мужиком и говорит: «Мария Ивановна, все готово!» Та опять мне говорит: «В последний раз говорю, Маша, будь умницей и делай, что я тебе приказываю, иначе будет очень больно!» Я говорю: «Хоть режьте, а блядью не буду!» Тогда она велела Егору отвести меня в сарай. Так как я не хотела идти, то он ко мне подошел и, взяв меня за талию, говорит: «Нужно, Маша, слушаться хозяйку и идти в сарай!» Я говорю, чтобы отпустили меня, не их девочка, чтобы слушаться… Тогда Егор хотел меня взять на руки, но я стала брыкаться, кусать его за руку и кричать: «Пустите меня, вы с ума сошли! Я хочу уйти!» В ту же минуту я почувствовала, как мне связали веревкой обе руки и ноги, а Эмилия Федоровна всунула мне в рот платок. Егор взял меня на руки, и все пошли в сарай.
Когда меня принесли в сарай, то там уже была одна баба. Вместе с Эмилией они меня уложили на скамейку, я была так слаба, что перестала сопротивляться, видела, что ничего не поделаешь… Я чувствовала, что кто-то развязывает мне панталоны и спускает их до низу… Потом мне все платье с юбками и сорочкой завернули на голову. Тогда Мария Ивановна велела вынуть платок изо рта, а Егору пороть меня. Меня никогда в жизни не секли розгами, а потому, когда я почувствовала первый удар, то света не взвидела и думала, что я умру от боли и стыда. Сильно рванулась, но увидала, что меня крепко держат, и стала только кричать. Что это была за боль, не могу передать… Затем меня все секли, но потом остановились, и Мария Ивановна говорит: «Я тебе дала пятьдесят розог и сейчас дам еще столько же, если ты не обещаешься одеться и слушаться меня!» Я говорю, что не могу блядовать! Тогда она опять велела пороть.
Егор стал драть меня еще сильнее, и я стала кричать, чтобы меня простили и что я согласна на все и буду слушаться. Меня все-таки продолжали драть. Наконец, когда перестали, то я опять кричу, что готова на все, только бы не секли меня. Мария Ивановна говорит: „Маша, я тебе дала сто розог, но думаю, что тебя сегодня можно еще пороть, чтобы выбить у тебя всю дурь из головы! Агафья, принеси еще свежих розог!“ Услыхав это, я стала божиться, что готова слушаться и пускай меня опять выпорют еще больнее, если я солгу. Но Мария Ивановна все-таки не отпускала меня со скамейки. Вскоре Агафья вернулась с новыми розгами. Мария Ивановна взяла у нее пучок розог и, подойдя ко мне, показала розги, прибавив: «Я не верю, что ты будешь слушаться, и велю сейчас опять тебя сечь еще больнее, я вижу, что ты обманываешь»… И тут же передала розги Егору, как я не клялась и не уверяла, что не лгу и готова все делать. Опять меня стали пороть, от боли я не могла кричать, дух захватывало. Но скоро опять перестали. Мария Ивановна спрашивает: «Ну, что, Маша, будешь слушаться и переоденешься здесь же в сарае?»
— Переоденусь здесь в сарае! Только простите и не бейте.
— Постараешься быть хорошенькой, иначе помни, что я тебя прямо из зала отведу в сарай и опять выпорю, но уже много больнее!
Я начинаю клясться, что все буду делать, тогда Мария Ивановна спрашивает меня, буду ли я ласкова с гостями? Я опять клянусь, что буду ласкова, если же не буду, то пускай меня опять порют. Только теперь она позволила меня снять со скамейки. Когда я встала, то она при всех подняла мне все платье с рубашкой и сказала: «Полюбуйся, Маша, на свою спину, видишь, что бывает, когда меня не слушаются!» Я из стыда не хотела смотреть и старалась опустить платье, говоря, что мне стыдно. Но она ударила меня не сильно по щеке и прибавила: «Обещала слушаться, а не слушаешься, стыдно не слушаться, если говорю, смотри на спину, так значит не стыдно, и должна смотреть, я лучше тебя знаю, что стыдно и что нет, видно я тебя мало пробрала, и нужно опять велеть пороть!» Тут я совсем обезумела, увидав, что меня опять хотят класть на скамейку, сама подняла все и стала смотреть на спину, умоляя простить и говоря, что я не поняла… Вся спина была в рубцах, из многих сочилась кровь, были рубцы темно-красные. Теперь я видела, что нужно все делать, если не хочу опять быть поротой. Когда мне принесли белье, платье, зеркало и все необходимое для туалета, Марья Ивановна велела уйти Егору и Агафье. Сама же осталась с Эмилией Федоровной, и все время были, пока я умывалась и пееодевалась. Когда я была совсем готова и приняла вполне приличный вид, так что волнение от пощечин и наказания розгами было заметно только по раскрасневшемуся лицу, что, по-моему, делало меня еще интересней, Мария Ивановна осмотрела меня, похвалила и рассказала мне некоторые подробности, которых я не знала. Затем сказала, что я могу идти в зало. Но мне нужно было за естественной надобностью… Мария Ивановна велела позвать за Агафьей и отпустила меня только с ней. Вернувшись оттуда, я еще раз поправилась и пошла в зало».
Оказалось, что в истекшую ночь она имела у себя одиннадцать «гостей», десять человек были у нее временно, а одиннадцатый остался ночевать. Лопатнюкова отправлена в больницу. Скоряк и Шомнис предаются суду.
Глава XII
Флагелляция и любовь
Не подлежит никакому сомнению, что женщина в любви будет, обыкновенно, такой, какой пожелает видеть ее мужчина, с которым ей приходится иметь дело в минуты страсти.
Выше мы говорили, что девушка, за исключением патологических случаев, во время наступления половой зрелости волнуется от сладострастных мыслей, но становится нормальной в этом отношении около восемнадцати или девятнадцати лет.
Очень часто к этому времени ее чувства, недавно еще так возбужденные, вдруг успокаиваются вследствие родов, необходимости зарабатывать кусок хлеба или от светской жизни и флирта, особенно сильно атрофирующего здоровую чувственность у женщины.
Но бывают такие женщины, у которых с годами развивается сладострастие.
За исключением патологических случаев полового извращения, женщина в таком периоде неизбежно удовлетворяет свою страсть с мужем или любовником, от которых и зависит та дорога страстей, по которой она пойдет.
Если мужчина нормален, она станет тоже нормальной, если он садист, то и она сделается более или менее садистской в зависимости от своего темперамента. Если он — флагеллянт, неизбежно ей придется познакомиться с розгами и пристраститься к ним.
Моя пациентка, госпожа Р. Б., была тридцати четырех лет и только по слухам знала о наслаждении, испытываемом некоторыми лицами при флагелляции, когда сошлась близко с одним молодым человеком, на вид слабым, деликатным, но с твердым, жестким взглядом; в форме его носа и рта проглядывала повелительность.
