Обнаженная. История Эмманюэль - Кристель Сильвия

Из ресторана меня уволили. Неловкое движенье — и жареная в сухарях камбала сбежала от меня, когда я пыталась разрезать ее на куски. Я любезна, услужлива, но рассеянна. «Такая прямая, что похожа на палку», — говаривала еще сестра Мария Иммакулата.

Рыба вместе со сметаной плашмя шлепнулась на цветастую юбку грубой и недовольной посетительницы. И та завывает знакомую литанию раздраженного клиента: «Это неслыханно! Это невыносимо!» Кричит, сколько стоит юбка. Я в отчаянии, приношу извинения, хватаю салфетку и наклоняюсь, чтобы стереть свою оплошность, но дама отталкивает меня. Поднимается вместе с рыбой, так и приклеившейся к юбке, точно привитый живой организм. Ужаснувшись, она с брюзжанием отклеивает камбалу. Мне становится смешно. Тут ее прорывает. Я только жалкая дурища, недотепа, рожа смазлива, а в голове пусто. У недотепы нервы тоже не железные, и она опрокидывает блюдо с жареной картошкой, которая обжигает ей левую руку; как раз в этот момент врывается хозяин — посетительница требует его присутствия. Он холодно извиняется, держась от меня на должном расстоянии, и потом отводит меня в сторонку. Говорит, что это уже не в первый раз. Он давно заметил, что я неуклюжая, а это свойство несовместимо с моей должностью.

Я немного расстроена. Отец советовал мне поучиться прислуживать, чтобы потом когда-нибудь самой управлять отелем. С этим покончено. Я не стану владелицей отеля: он не перейдет по наследству от отца к дочери.

И вот я сижу, пригорюнившись, в гостиной на диванчике. Наблюдаю за тем, как измученная мама ходит из угла в угол. Бежать мне надо от такой изматывающей жизни. Мать наставляет меня:

— Что, долго будешь так сидеть и ничего не делать?! Чтобы не попасть в ад, нужно работать, так еще бабушка говорила!

И все-таки про себя она посмеивается, едва заметно.

— И что тогда?.. — спрашиваю я.

Мать молчит. Я поднимаюсь, целую ее и убегаю. Я найду себе место, я буду крутиться, я заработаю немного свободы.

— Да куда ты?

— Бегу от ада!

Я устроилась секретаршей в компанию по импорту и экспорту металлургии.

— А ты умеешь печатать на машинке? — спрашивает мать.

— А то! Нас учили в пансионе.

Это ее успокаивает.

— Прекрасно, это там необходимо…

Нет, это не необходимо. Я поняла, что мой начальник взял меня на работу не за секретарские способности, которых даже не проверял, а для собственного удовольствия, чтобы и дальше смотреть на меня так, как он оглядел меня всю в нашу первую встречу, с головы до ног, потом с ног до головы, делая значительные паузы, с безмятежным, сияющим лицом. Он ничего не слушал. Я с таким же успехом могла бы продекламировать ему слова неприличной песенки, он бы и не заметил. Ничто не могло рассеять этого созерцания. Он не грубый, взгляд не тяжелый, он и вправду обаятельный. Это спокойный, миролюбивый господин в годах.

Под конец моего монолога, в котором я вперемешку вывалила ему все — от детства в отеле и проклюнувшегося призвания танцовщицы до развода матери и моего неплохого английского, — он попросил меня снять трубку и представиться воображаемому клиенту. Я поднесла к уху трубку, произнесла свое имя на манер волшебного «Сезам, откройся», сказала название фирмы, потом «Здравствуйте» и дежурную фразу типа: «Чем могу быть вам полезной?» — медовым, чуть резковатым, мурлыкающим голоском, и начальник сказал:

— Вы мне нравитесь, мадемуазель Кристель, можете начинать, когда хотите.

На следующий день я приступила к работе в металлургии, уверенная, что внесу в этот индустриальный мир хоть немного нежности!

— Как вас зовут? Вы участвуете в конкурсе? Вы так очаровательны.

— Нет, я здесь с другом.

— Как жаль…

У меня краснеют щеки, я опускаю глаза и начинаю рассматривать свои туфли. Молодой человек удаляется, но очень скоро оборачивается, чтобы убедиться в том, что я провожаю его взглядом. Мне любопытно, что это за прелестный мальчик, сделавший мне такой приятный намек.

— Это Жак Шарье, бывший муж Брижитт Бардо, он президент жюри, — объясняет мне Ян.

Кинофестиваль в Утрехте в полном разгаре. В этом году оживление вносят выборы Мисс Кино. Им-то и принес себя в жертву Жак Шарье. Он порхает от одной девицы к другой, каждой делает те же намеки, что и мне, осыпая их дождем комплиментов, некоторых даже треплет за щечку, а те и глазом не моргнут. Только тихо хихикают и кивают головой. Я наблюдаю за этим маленьким спектаклем. Он выбрал Брижитт Бардо, а меня назвал «такой очаровательной»… Тонкие мурашки пробежали по коже.

— Ты думаешь, я очаровательная?

— Еще бы, — искренне откликается Ян.

— Так же, как и они?

— Да, такая же очаровательная.

— Very beautiful! The most beautiful of all! [3] — перебивает его Жак Шарье, завершивший наконец свой обход.

Я отвечаю ему:

— Вы преувеличиваете, месье.

— Поверьте, если у меня есть какой-нибудь талант, так это талант распознавать женскую красоту.

Потом он громко смеется, обнимает меня за плечо, не обращая никакого внимания на Яна, и уводит.

— May I offer you a drink?

Он галантен, обходителен, у него французский шарм…

— Yes, with pleasure [4].

Я рассказываю ему о своей провинциальной жизни. Могла бы стать учительницей, но это наводит тоску; учусь танцевать для собственного удовольствия и работаю секретаршей, чтобы мама была довольна. Ах, это все так скучно.

— Вы должны сниматься в кино!

В кино? Ну конечно. Вот она, та чудо-работа, которую я искала, судьба киноактрисы. Не утомительно, престижно, приятно. Мечтательница уж наверняка сумеет стать мечтой.

Жак Шарье говорит, что он продюсер и работает вместе со своим другом Жан-Клодом Бриали над фильмом «Закрытые ставни». Кастинг как раз в разгаре, и ему бы так хотелось, чтобы я поучаствовала в прослушивании.

— Приезжайте в Париж! Нужно, чтобы вы приехали в Париж!

— Я могу приехать с другом?

— Ну, разумеется! Вы оба мои гости, я все устрою!

«Вы должны сниматься в кино…» Словно промурлыкал по-английски с французским акцентом, а в словах — нежное обещание, то самое, какого я ждала. Я уже чувствую себя приглашенной в собственное путешествие. Грежу и окунаюсь в свой виртуальный мир, наивный, чувствительный, блистательный, обворожительный. Париж… кино… в меня верят…

Мать, не задавая вопросов, просто протягивает мне конверт, на котором стоит мое имя и красивый бело-сине-красный логотип «Эйр Франс». Внутри — авиабилет до Парижа, только один, и маленькая записка: «Я вас жду».

Я объясняю Яну свою новую профессиональную задачу, а он принимает все в штыки.

— Знаешь, эти люди всегда много обещают, — предостерегает он.

— Не могу же я отказаться, ведь это было бы бестактно, тебе не кажется?

Ян не отвечает.

Мой начальник отпускает меня и подбадривает: надо смотаться в Париж, попытаться поймать удачу. За это я обещаю ему рассказать все до мельчайших подробностей.

Ле Бурже. Я выхожу из самолета и получаю свой легкий багаж. Прохожу в двери, которые распахиваются передо мной автоматически. И оказываюсь в плотной толпе, где все молча впиваются глазами в каждого прибывающего. Я поднимаю голову и иду медленным шагом. Читаю плакаты, на которых написаны самые разные фамилии, иногда непроизносимые. Моей тут нет. Меня никто не встречает. Мне горько. Неизвестная страна, романтический город — как я радовалась, думая, что встречу здесь много людей и буду желанной гостьей. И вот одни лишь незнакомые лица, встречающие кого угодно, только не меня.