Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
Леночка вдруг встрепенулась:
– Ты на дорогу смотри, а то врежемся в какое-нибудь дерево.
Аполлон невесело ухмыльнулся:
– Как же… Врежемся… Держи карман шире… Тут вообще можно руль не держать. Как на рельсах…
Он вдруг почувствовал, что в этом есть какая-то зацепка. Ну-ка, ну-ка!
– Ленка! – вдруг радостно закричал он.
Байкал аж испуганно дёрнулся.
– Леночка, девочка моя!
Аполлон остановил машину, выскочил из кабины и забежал с другой стороны.
– Быстренько в кузов, – скомандовал он, открыв дверцу со стороны пассажира.
– Что ты надумал? – удивлённо спросила она, становясь на подножку.
– Сама узнаешь, – сказал он, подсаживая её под маленькую аккуратную попочку.
Захлопнув дверцу и перебежав на другую сторону дороги, он подобрал валявшуюся на обочине толстую сухую ветку. Усевшись за руль, включил скорость и нажал на газ. Примерил ветку от сидения до педали, обломал лишний конец и зафиксировал получившийся упор на педали. Всё! Полный автопилот!
Машина плавно катилась в глубокой колее. Аполлон прикинул: этой дороги ещё километров восемь-девять, при скорости пятнадцать километров в час у них есть целых полчаса.
Он открыл дверцу, забросил в кузов куртку и, перевалив с подножки через передний борт и захлопнув дверцу, сделал Байкалу ручкой. Тот непонимающе повертел головой по сторонам – остался один, рванулся, было, за Аполлоном, но стукнувшись мордой в закрытое стекло, упёрся передними лапами в руль и заскулил. Но дети есть дети, даже если они и щенки. Горевал от одиночества Байкал недолго, поскольку вокруг лесной дороги было много всяких интересных для него вещей: подозрительные колыхания веток; птички там разные, зверюшки… Словом, Байкал опять навострил уши и, в ещё более удобном для себя положении – с передними лапами на руле, – предался юннатским наблюдениям.
Когда Аполлон забрался в кузов, Леночка испуганно посмотрела на него, видя, что машина движется сама по себе.
– А за рулём кто? – спросила она недоумевающе.
– Как кто? Байкал. Он у тебя, оказывается, такой умница. Я ему показал, как баранку крутить и скорости переключать, он всё схватил на лету…
Леночка с недоверием посмотрела в заднее окошко кабины: действительно, за рулём, навострив уши и зорко всматриваясь сквозь лобовое стекло, сидел Байкал.
Но Аполлон не дал ей времени долго недоумевать. Он увлёк её на расстеленную поверх сложенного толстой большой подушкой брезента куртку, и заключил в объятия.
– У нас всего полчаса, – шепнул он ей.
Леночка, уже полностью доверявшая Аполлону, позволила снять с себя трусики, чтобы ему удобнее было потчевать её самым вкусным в мире блюдом. И в последние свои минуты близости с этим искусным поваром, в этой необычной обстановке, ей было особенно вкусно. И захотелось ещё чего-то, того, что было ещё за горизонтом, чего она ещё не пробовала ни разу в жизни – ощутить его проникновение в себя там ещё глубже, ещё сильнее…
И, как в предыдущий раз, уже не в силах сдерживаться и противиться охватившему её – вопреки всем, не имеющим ничего общего с чувствами, расчётам – страстному желанию, она сама попросила:
– Хочу тебя, милый мой… Сейчас…
Теперь ничто не мешало Аполлону выполнить эту сладкую просьбу. В кузове кроме них никого не было, никакого Антона, никаких пропахших табаком и солидолом рук, никаких собак… никаких преград…
Он поднял её ноги до самых грудей, маленьких, трогательных, с припухлыми тёмными соскАми, нежно и бережно ввёл головку своего гудящего от напряжения дружка в раздвинутую пальцами милую розовую щель между набухших чуть более тёмных валиков в мягком кудрявом опушении, и резким толчком вонзил его в горячую влажную глубину. И, приникнув к этому ангельскому созданию всем телом, делая размеренные толчки тазом, стал осторожно, едва касаясь губами, целовать её волосы, веки, ресницы, носик, щёки, губы, с которых вслед за первым криком сочился и сочился сладкий стон… И с его губ слетали самые нежные в мире слова – и на русском языке, и на английском, и на испанском…
Когда они ожидали на перроне прибытия поезда, у них за спиной вдруг послышалось радостно-удивлённое:
– О! Аполлон… Флегонтович… Ива… ИвАнов!
Они обернулись. Перед ними стоял милиционер Петрович и трепал по голове Байкала.
– ЗдоровИньки булы! Це твий цуцик, Аполлон Флегонтович? – Петрович кивнул на Байкала.
– Здравствуйте. Наш, – улыбнулись лейтенанту Аполлон и Леночка.
Уже когда состав тронулся, Аполлон шёл ещё некоторое время рядом с открытой дверью вагона, где из-за плеча проводницы выглядывало мокрое от слёз лицо Леночки.
– Я люблю тебя, Аполлон! – закричала она, видя, что проводница закрывает дверь, и, словно боясь, что он не услышит – как будто бы это закрывалась не дверь вагона, а крышка гроба, – закричала ещё раз, с надрывом и дрожью в голосе:
– Я люблю тебя! Слышишь?! Люблю!
Аполлон молча помахал ей рукой.
Глава XLII
На базе никто не ожидал в столь ранний час машины с завода, а потому там был только ночной сторож дед Митечка.
– Похоже, я рановато приехал, – вместо приветствия сказал Аполлон сторожу, витая в облаках в районе вокзала. – Давненько я тут не был…
Они обменялись рукопожатиями.
– Да… Ишшо никого нема. Вы ж раньше одиннадцати обычно и не приезжаете…
– Ну, дед, что тут у вас новенького? – спросил Аполлон, садясь на лавочку у ворот рядом со сторожем.
– Да у нас-то всё по-старому, – ответил дед Митечка, доставая из кармана пузырёк с нюхательным табаком.
Это был первый человек, нюхающий табак, которого в своей жизни встретил Аполлон. Он слышал, что раньше были такие чудаки – впрочем, не бСльшие чудаки, чем нынешние любители курения, – и даже существовали для этого специальные табакерки, но встречать подобный "анахренизм", как выражался сам дед Митечка, не доводилось. У деда Митечки роль табакерки выполнял пузырёк из-под какого-то лекарства.
– А вот что там у вас в конторе слыхать – зряплата будет завтра, аль нет? – спросил в сою очередь сторож, насыпая из пузырька на жёлтый широкий ноготь большого пальца жёлто-серого порошка.
– А что, дед, считаешь, что зря зарплату-то получаешь? – засмеялся Аполлон.
Хоть на душе у него было и грустно от расставания с Леночкой, но от такого расставания было одновременно тепло и радостно на душе, израненной струями холодного душа, которым его окатывали в последнее время представительницы прекрасного пола.
– Да не, енто я так, для порядку… Есть, конечно, которые и зря получают, потому как от них больше вреда, чем проку.
