Э. Джеймс - Пятьдесят оттенков свободы
– Кристиан…
Он останавливает меня поцелуем.
– Довольно, – выдыхает он, и я вспоминаю данное себе обещание не вытягивать из него информацию.
– И не дуйся, – добавляет он. – Идем, я высушу тебе волосы.
Я понимаю, что тема закрыта.
Облаченная в спортивные штаны и майку, я сижу между ног Кристиана, а он сушит мне волосы.
– Значит, Кларк рассказал тебе что-то еще, пока я была без сознания?
– Нет, насколько я помню.
– Я слышала некоторые из твоих разговоров.
Щетка замирает у меня в волосах.
– Да? – спрашивает он нарочито безразлично.
– Да. С моим отцом, с твоим, с детективом Кларком… с твоей мамой.
– И с Кейт?
– Кейт приходила?
– Забегала ненадолго. Она тоже зла на тебя.
Я поворачиваюсь у него на коленях.
– Может, хватит уже этого «все злы на Ану», а?
– Просто говорю тебе правду, – отзывается Кристиан, озадаченный моей вспышкой.
– Да, это было безрассудно, но ты же знаешь, что твоя сестра была в опасности.
Лицо его вытягивается.
– Да. Была. – Выключив фен, он кладет его на кровать рядом с собой и берет меня за подбородок.
– Спасибо, – говорит он, удивляя меня. – Но больше никакого безрассудства. Потому что в следующий раз я отшлепаю тебя так, что мало не покажется.
Я возмущенно охаю.
– Ты этого не сделаешь!
– Сделаю. – Он серьезен. Вот черт. Совершенно серьезен. – У меня есть разрешение твоего отчима. – Он ухмыляется.
Да он дразнит меня! Я бросаюсь на него, и он изворачивается так, что я падаю на кровать и в его руки. Когда я приземляюсь, боль прошивает грудную клетку, и я морщусь.
Кристиан бледнеет.
– Веди себя прилично! – в сердцах выговаривает он мне.
– Прости, – бормочу я, гладя его по щеке.
Он трется о мою ладонь и нежно целует ее.
– Ей-богу, Ана, у тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. – Он тянет вверх край моей майки, затем пальцы его ложатся мне на живот. Я перестаю дышать. – А ведь ты теперь не одна, – шепчет он, водя кончиками пальцев вдоль края резинки моих спортивных брюк, лаская кожу. Желание, неожиданное, горячее и тяжелое, взрывается у меня в крови. Я тихо ахаю, и Кристиан напрягается, пальцы его останавливаются, и он с нежностью взирает на меня. Рука его поднимается и убирает локон волос мне за ухо.
– Нет, – шепчет он.
Что?
– Не смотри на меня так. Я видел синяки. И ответ «нет». – Голос его тверд, и он целует меня в лоб.
Я ерзаю.
– Кристиан, – хнычу я.
– Нет. Ложись в постель. – Он садится.
– В постель?
– Тебе нужно отдыхать.
– Мне нужен ты.
Он закрывает глаза и качает головой, словно это требует от него огромного усилия воли. Когда снова открывает их, глаза его горят решимостью.
– Просто сделай так, как тебе говорят, Ана.
Я испытываю соблазн снять с себя всю одежду, но потом вспоминаю синяки и понимаю, что ничего у меня не выйдет.
Неохотно киваю.
– Ладно. – И намеренно преувеличенно надуваю губы.
Он улыбается.
– Я принесу тебе ланч.
– Будешь готовить? – удивляюсь я.
Он, к его чести надо сказать, смеется.
– Разогрею что-нибудь. Миссис Джонс наготовила целую кучу еды.
– Кристиан, давай я. Я прекрасно себя чувствую. Уж если я хочу секса, то стряпать точно смогу. – Я неуклюже сажусь, стараясь не морщиться от боли в ребрах.
– В постель! – Глаза Кристиана вспыхивают, и он указывает на подушку.
– Присоединяйся ко мне, – бормочу я, жалея, что не одета во что-нибудь более соблазнительное, чем спортивные штаны и майка.
– Ана, ложись давай. Быстро.
Я сердито смотрю на него, встаю и даю штанам бесцеремонно упасть на пол, при этом сверля его сердитым взглядом. Он откидывает одеяло, и уголок его рта весело подергивается.
– Ты слышала, что сказала доктор Сингх. Она сказала – отдых. – Голос его мягче.
Я забираюсь в постель и в расстройстве складываю руки.
– Лежи, – говорит он, явно довольный собой.
Я недовольно хмурю брови.
Куриное рагу миссис Джонс, без сомнения, одно из моих любимых блюд. Кристиан ест вместе со мной, сидя со скрещенными ногами посреди кровати.
– Это было очень хорошо разогрето. – Я улыбаюсь, и он улыбается в ответ. Я наелась до отвала, и меня клонит в сон. В этом и состоял его план?
– Ты выглядишь усталой. – Он убирает мой поднос.
– Я и правда устала.
– Хорошо. Спи. – Он целует меня. – Мне надо поработать. Я буду здесь, если ты не против.
Я киваю, безуспешно борясь со сном. Кто бы мог подумать, что куриное рагу может быть таким утомительным.
За окном, когда я просыпаюсь, сумерки. Бледный розоватый свет заливает комнату. Кристиан сидит в кресле, наблюдая за мной, его серые глаза светятся в угасающем свете.
Он сжимает какие-то бумаги, лицо мертвенно-бледное.
О господи!
– Что случилось? – тут же спрашиваю я, садясь и не обращая внимания на протестующие ребра.
– Уэлч только что ушел.
Черт.
– И?
– Я жил с этим подонком.
– Жил? С Джеком?
Он кивает, глаза широко открыты.
– Вы родственники?
– Нет. Слава богу, нет.
Я подвигаюсь и откидываю одеяло, приглашая его ко мне в постель, и, к моему удивлению, он не колеблется. Сбрасывает туфли и забирается в кровать. Обняв меня одной рукой, сворачивается и кладет голову мне на колени. Я потрясена. Что это?
– Я не понимаю, – бормочу я, теребя его волосы и глядя на него. Кристиан закрывает глаза и хмурит брови, словно пытается вспомнить.
– После того как меня нашли со шлюхой-наркоманкой, но прежде, чем я стал жить с Карриком и Грейс, я находился на попечении штата Мичиган. Временно жил в приемной семье. Но я ничего не помню о том времени.
У меня голова идет кругом. Еще одна приемная семья? Это новость для нас обоих.
– Как долго? – шепчу я.
– Месяца два. Я не помню.
– Ты говорил об этом со своими родителями?
– Нет.
– Быть может, стоит. Возможно, они могли бы заполнить пробелы.
Он крепко обнимает меня.
– Вот, – он вручает мне бумажки.
Оказывается, это две фотографии. Я протягиваю руку и включаю прикроватную лампу, чтобы как следует рассмотреть их. На первом снимке – обветшалый дом с желтой дверью и большим остроконечным окном в крыше. У него еще крыльцо и маленький дворик. Ничем не примечательный дом.
На втором фото запечатлена семья, на первый взгляд обычное семейство «синих воротничков» – муж с женой, как мне кажется, и их дети. Взрослые оба одеты в застиранные синие футболки. Им, должно быть, за сорок. У женщины зачесанные назад светлые волосы, а у мужчина подстрижен под «ежик», но они оба тепло улыбаются в камеру. Мужчина обнимает за плечи недовольную девочку-подростка. Я смотрю на каждого из детей: двое мальчиков-близнецов лет по двенадцати, оба с рыжими волосами, широко улыбаются в камеру; еще один мальчик, поменьше, рыжевато-русый, сердито насупился; а за ним прячется сероглазый малыш с медными волосами. С большими испуганными глазами, одетый в разномастную одежду и сжимающий грязное детское одеяльце.
