Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
Проходя мимо гаража в сопровождении штатских, Никита Николаевич что-то им сказал и направился в сторону мывшего "Уазик" Аполлона.
– Аполлон, тут это… того… КГБ, – сказал он своему шофёру, и протянул ему "червонец". – На деньги, сбегай в магазин к Нюне, возьми хорошей закуски. Скажи ей, что для меня… Что-то с Алексеем Степановичем случилось…
Видя, как его шофёр побледнел и стал поливать из шланга свои туфли, Никита Николаевич поспешил его успокоить, предварительно отвернув в сторону шланг:
– Да ты того… Не переживай… Будем надеяться, что поправится… А с этими гавриками, – он кивнул в сторону кагэбэшников, – мы щас всё уладим.
Директор подмигнул Аполлону, присоединился к своим спутникам, и они вошли в "подвал".
А через пару часов, пропустив ещё по стакашку и закусив, штатские были в великолепном настроении, и сияли так, что возникала опасность возгорания находившегося в ёмкостях "подвала" содержимого.
– Так что, он ничего не говорит, кроме как "муж объелся груш"? – озабоченно спросил их Никита Николаевич.
– Твердит как попугай… – заверил один из них.
Оба штатских захихикали.
– Да тут и дураку понятно, что этот муж и по морде ему надавал, и в жопу его чпокнул, – другой проиллюстрировал свои слова выразительным видеосюжетом на пальцах.
Штатские снова засмеялись, а Никита Николаевич сокрушённо покачал головой:
– Это ж надо, какие извращенцы у нас водятся!.. Бедный Алексей Степанович!..
– Это мужеложство называется… Это что! А есть ещё такие, что и вообще…
Прослушав подробную лекцию о всяких сексуальных извращениях, Никита Николаевич долго не мог прийти в себя, а когда, наконец, пришёл – после того как гости уже встали, покачиваясь с большой амплитудой, из-за стола, – засуетился:
– Сейчас мы вам канистрочку на дорожку сообразим…
Глава XL
Ну, утверждение Гномика о том, что гостиница сгорела дотла, и в самом деле было сильно преувеличено. Но что возьмёшь с человека, побывавшего в пламени пожара? Ему тогда показалось, что дотла сгорел весь земной шар. К тому же эти дотошные доктора, которые устроили ему в больнице та-а-акое обследование…
"Соображённая" на дорожку канистрочка, предъявленная, так сказать, в качестве вещественного доказательства, безоговорочно убедила компетентные органы, выползшие из "подвала" на четвереньках, в полнейшей непричастности синельских спиртовиков к издевательству над личностью и поджогу гостиницы.
Таким образом, Аполлон благополучно вышел из предшокового состояния, а вечером того же дня фортуна, как показалось поначалу, вообще, вроде как повернулась к нему передом. Но об этом – чуть позже.
Пока фортуна поворачивалась к Аполлону передом в Синели, в Закидонске она начинала мало-помалу поворачиваться к нему задом. Дело в том, что неугомонный Егор Константинович Пыров, не найдя следов Аполлона ни в "горсправке", ни в автоколонне, не оставил свою благородную затею. Он собрал своих, слонявшихся без дела, следопытов, и поставил перед ними задачу разыскать гнездо, откуда выпорхнул некогда орлёнок, а в настоящее время орёл Аполлон Иванов. Следопыты, то ли были не слишком опытны, то ли не очень усердны в дни своих летних каникул, но ни на какой след не напали и никакого гнезда не нашли. Тогда Егор Константинович отправился в районное управление внутренних дел, прихватив с собой соответствующие номера "Зари коммунизма".
Начальник милиции, внимательно выслушав Егора Константиновича, и изучив материал в обоих номерах "Зари коммунизма", отложил в сторону газеты и сказал:
– Ваши газеты я оставлю пока у себя… В общем, договоримся так, Егор Константинович. Вы прекращаете всякие розыски этого героического Аполлона. Отныне этим делом займусь я…
– Но вы мне сообщите, когда его найдёте? – не дал ему договорить Пыров.
– Сообщим, сообщим. А пока наберитесь терпения, и вообще – никому ни слова о нашем героическом земляке…
– Но я уже рассказал жене…
Начальник милиции посмотрел на учителя с некоторой досадой. Заметив это, Пыров поспешил развеять сомнения главного районного милиционера:
– Она у меня молчаливая… Как рыбка… – Егор Константинович вглядывался в реакцию собеседника. -…Аквариумная… Гуппи…
Ну а теперь снова перенесёмся в Синель, к начинающей улыбаться фортуне.
После довольно любвеобильного Дня молодёжи, правда, с несколько подпорченным Антоном финалом, для Аполлона в этом плане наступило затишье. Танечка из Ломовки, естественно, укатила в свою Ломовку. В Маше, судя по всему, не на жизнь, а на смерть схлестнулись принципы морали с беспринципностью разбуженного природного инстинкта, и она находилась в состоянии неустойчивого равновесия, взвешивая аргументы обоих противников. Клава на горизонте не появлялась – наверное, решала вопрос, за кого же ей всё-таки идти замуж. А с мамой и дочерью Павленко, вообще, получилось чёрт знает что. В принципе, Аполлон был не против заниматься ими обеими хоть сразу одновременно – они бы очень гармонично дополняли друг дружку. Но, как говорится, за двумя зайцами погонишься… вот-вот, ни одного не выебешь… простите, не убьёшь. Так оно и случилось. И мама, и дочь тоже были не против иметь тесные телесные отношения с искусным любовником, коим, без сомнения, являлся в их глазах Аполлон. Но, поскольку маме афишировать эти отношения было категорически противопоказано, то ей необходимо было держать их в тайне. А в такой ситуации, да в таком небольшом посёлке, подходящего момента приходится ждать очень долго, может, до следующего футбольного матча. У дочери, вроде бы, в этом плане проблем не возникало. Ан нет! Оказалось, ей паблисити тоже было противопоказано. У милашки Леночки незадолго до каникул появился пылкий воздыхатель – однокурсник. Не бог весть, что из себя, но… москвич! Причём, коренной, со всеми вытекающими из этого последствиями. А такую партию упускать было равносильно самоубийству. Ну, кончит она свой "пед". А дальше что? Какая-нибудь, хорошо, если десятилетка в какой-нибудь задрипанной деревне. Спасибо, нажилась она уже в ней! А тут реально светила московская прописка. Потому и девственность должна была побыть на своём месте до поры до времени, и, естественно, репутация. Так-то оно будет надёжней. Можно ведь и любовь втихаря покрутить с первым парнем на деревне – а Аполлон, вне всяких сомнений, именно им и был – и невинность соблюсти, как в физиологическом плане, так и в плане общественного мнения, которое в деревне играет, ой какую важную, роль!
Вот и мешали они, эти всякие планы и обстоятельства, а также мама и дочь, сами того не зная, одна другой в своих тайных потугах вступить в тесный контакт с Аполлоном. Да и он тоже разрывался меж двух огней. А возникавшая было страсть к ненасытной Наташе Лопаткиной, всегда готовой "к труду и обороне", тут же пропадала, как он вспоминал заключительный аккорд в тесном семейном кругу у неё дома.
