Вадим Смиян - Месма
Тимка заколебался. Сфотографироваться очень хотелось, но есть хотелось еще больше. Однако тетя Августа смотрела на него так умильно, с такой нежностью… Так когда-то смотрела на него мама, подбирая ему в универмаге новую одежду! Как давно это было! Будто вовсе и не с ним…
Он взглянул на стоявшую чуть поодаль Пелагею, смотревшую на него выжидающе. Неожиданно она улыбнулась ему вполне приветливо.
- Ну да, - сказала ободряюще Пелагея. – Чик! И… все!
- Хорошо, тетя Августа… - сказал Тимка. – А куда идти-то надо?
- А никуда! Вот лесенка – по ней и пойдем.
Августа взяла Тимку за руку и повела его за собой. Лестница была узка, и здесь она вывела Тимку вперед, а сама пошла сзади, держа мальчика за плечи. Тимка преодолел с десяток очень крутых ступеней, ощущая на своих плечах ладони тети Августы и ее необычно длинные пальцы. Эти пальцы держали его очень цепко, и пареньку показалось, что вырваться из них невозможно, как бы ни старался. Но он и не думал стараться – ему было диво как хорошо! Никогда еще после смерти мамы о нем так не заботились…
Наверху оказалась запертая дверь, возвышавшаяся прямо над верхней ступенью. Августа решительно постучала в нее.
- Прохор! – позвала она. – Прохор Михалыч! Мы к вам…
И снова Тимке показалось странным: кто же это «мы»? По идее, фотограф не должен был ждать посетителей так поздно. Или они тут по-соседски ходят друг к другу в любое время? Ну что ж… вполне возможно. Соседи же! Добрые люди...
- Иду, иду…- раздался из-за двери мужской голос.
Послышался звук шагов, щелкнул замок, и дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина в домашней рубашке и глаженых брюках; на вид ему было за пятьдесят.
У него были внимательные прозрачные глаза, смотревшие на Тимку настороженно и проницательно. За его спиной Тимка увидел какие-то шкафы, плотно стоявшие вдоль стены.
- Добрый вечер, - мягко сказала Августа из-за Тимкиной спины. – Дядя Прохор! А мы вот сфотографироваться хотим! Видите, какие мы красивые! Уважьте нас, пожалуйста, сделайте снимок…
Прохор Михайлович оглядел Тимку с головы до ног и улыбнулся. Лицо фотографа было худощавым и хмурым, а потому улыбка вышла какой-то вымученной, словно улыбался он через силу. А впрочем, какие тут улыбки, когда идет война, когда кругом такое творится! Тут явно не до улыбок…
- Ну заходите… - сказал он по-простому, отстраняясь от двери.
Августа легонько впихнула Тимку в комнату. Здесь было довольно прохладно – видимо, хозяин лишь недавно затопил буржуйку. Но в этой комнате, куда вошли женщина и мальчик, печки не было: вероятно, она находилась в другом помещении. Эта комната была маленькой, в плане квадратной; по стенам стояли шкафы с какими-то папками, книгами, а напротив двери располагался стол, придвинутый к стенке. Стол был заставлен всякими колбочками, ванночками, баночками.
Над столом висела лампа, дававшая мягкий рассеянный свет.
- Вот Тимка хочет сфотографироваться,- торжественно объявила Августа.– Видите, какой он у нас чистый, да красивый! Как такого парня да не сфотографировать!
Дядя Прохор быстро оглядел Тимку, потом бросил на Августу взор, в котором мелькнуло нечто вроде сожаления. В ответ Августа одарила фотографа долгим пристальным взглядом. Дядя Прохор опустил глаза. Тимка понял этот немой диалог по-своему.
- Тетя Августа, - обратился он к женщине. – А ведь у меня денег-то нет ни копейки! Платить за фотку мне нечем…
- Знамо дело, нет! – отозвалась Августа. – Какие там у тебя деньги… Дядя Прохор тебя бесплатно сфотографирует.А я с ним потом рассчитаюсь.Правда ведь, Прохор Михалыч?
- Правда, - сухо ответил фотограф, регулируя по высоте свою треногу, стоявшую аккурат напротив двери, в которую ввели Тимку.
- Ну, вот и хорошо… - весело заметила женщина. – Ну, не стану вам мешать. Вы тут снимайтесь, а я пойду себе. Как закончите, позовите…
- Хорошо, хорошо, - проговорил Прохор Михайлович, колдуя вокруг аппарата.
Августа вышла. Фотограф прикрыл за нею дверь, а затем задернул занавеску, висевшую над этой дверью. Занавес представлял собой плотную и монотонную по цвету ткань, свисавшую с карниза, висевшего над дверью, и до самого пола. Она не только полностью скрывала дверь, но и создавала хороший ровный фон.
- Ну-с, молодой человек, - сказал Прохор Михайлович, - сейчас будем вас снимать! Вот вам стул, берите его, ставьте перед занавеской и садитесь.
Тимка послушно взял стул, поставил его перед занавешенной дверью и торжественно уселся, будто царь на троне. Он чувствовал себя совершенно счастливым. Его сейчас будут фотографировать! При том – бесплатно! Раньше он об этом и мечтать не мог. Как же ему повезло, что он встретил в этом городке тетю Августу! Какой же замечательный, просто невероятный сегодня день! Настоящий праздник, да и только.
А вот завтра… Завтра уже наступит день другой. И ему придется отправляться дальше. Куда – он еще не думал, да и думать не хотел! Об этом лучше и не загадывать. Пусть только этот незабываемый, праздничный день подольше не кончается…
- Внимание! – громко провозгласил Прохор Михайлович. – Снимаю!..
Тимке показалось, что фотограф крикнул это чересчур громко, словно хотел, что бы его услышал не только Тимка, а и кто-то еще, находящийся в другом помещении. Но мысль эта мелькнула в его вихрастой голове лишь на долю секунды. Все его внимание было обращено на волшебный сверкающий объектив. И заботило Тимку лишь одно – как бы не мигнуть в эту решающую секунду…
И в тот же миг занавес за его спиной резко отбросило в сторону. За плечами Тимки выросла высокая, под самый дверной косяк, фигура тети Августы.
Она схватила парнишку левой рукой за голову – да так цепко, что ее длинные гибкие пальцы, обхватив Тимкин лоб, достали ему до самых глаз! Резко рванув Тимку на себя, Августа опрокинула подростка на спину вместе со стулом. Сделав пару шагов назад, вниз по ступеням, Августа протащила Тимку через порог далее по лестнице. Запрокинув мальчику голову, Августа одним резким взмахом тяжелого остро отточенного ножа, зажатого в ее правой руке, развалила подростку горло. Прохор Михайлович в эту самую секунду высунулся на лестницу, поймал трясущейся рукой дверную ручку и резко захлопнул распахнутую дверь.
Тимка, лежавший навзничь на лестнице, ступени которой были заботливо укрыты клеенкой, бился в судорогах; кровь сильными толчками изливалась из перерезанного горла и пузырилась на губах – он хотел крикнуть, но не мог: в груди булькало, изо рта вырывался лишь приглушенный хрип. Августа пристально оглядела распростертое у ее ног длинное худенькое тело, никак не успокаивавшееся и продолжавшее сотрясаться в конвульсиях. Она наклонилась и одним ударом тяжелого ножа перерубила тонкую Тимкину шею. Отрубленная голова, орошая кровью расстеленную клеенку, подпрыгивая по ступеням, скатилась вниз, где ее остановила Пелагея, ловко придавив ее к полу своею тяжкой ступней.
