rain_dog - Еще одна сказка барда Бидля
- Может быть, обойдемся очищающими? - он смотрит на меня немного обеспокоено.
Я мотаю головой и делаю горестное лицо.
- Я сам, - уверенно говорю я, - только помоги мне встать.
Он ничего не говорит, просто проходит в ванную, и я слышу, как там начинает литься вода. Мерлин, он совершенно изможденный! Ему бы поспать, а тут я со своими капризами. Торжественно обещаю себе не ныть и ничего больше не просить. Только сейчас, пожалуйста - ванна, пена. Очень хочется.
Он возвращается, легко подхватывает меня на руки, и на этот раз я обхватываю его за шею. Это выходит как-то само собой, совсем легко. А когда-то я не мог разжать сцепленные на груди, сведенные судорогой руки. Но это было совсем давно, в какой-то страшной прошлой жизни. Будто не про меня.
И как когда-то, в той прошлой жизни он ставит меня на теплые плиты пола, поддерживает, стоя у меня за спиной, помогает расстегнуть пижамную куртку. И когда она, наконец, расстегивается у меня на груди, я проклинаю тот миг, когда поперся в ванную в очках. Потому что я стою напротив зеркала и четко вижу, что моя некогда абсолютно гладкая кожа рассечена на груди и животе десятками белых полос - шрамов, доставшихся мне от проклятий покойного Темного Лорда. Это что, теперь навсегда? Северус, видимо, видит выражение ужаса на моем отразившемся в зеркале лице.
- Гарри, ты что? - спрашивает он совершенно спокойно. - Они же пройдут!
- Правда? - я не верю, что такое количество шрамов может когда-либо исчезнуть.
- Ну, конечно! Пара месяцев - и ничего не останется. Есть же заживляющие бальзамы, рассасывающие мази. Чему тебя на Зельях учил Слагхорн?
- Как приготовить Зелье Удачи, - пытаюсь улыбнуться я.
Он помогает мне снять куртку, стягивает с меня брюки и на какой-то миг замирает. Наверное, на меня страшно смотреть, думаю я отрешенно. Я ужасающе худой, шрамы эти - краше в гроб кладут. Вид имею жалкий. Совсем мальчишка, изможденный, искалеченный. А ведь у меня когда-то имелись какие-то мускулы, я ж, блин, в квиддич чертов играл. Сама мысль о том, что некогда я мог гоняться за крохотным золотым мячиком под самыми облаками, кажется мне сейчас абсурдной. Сейчас я выгляжу так, будто дал всему магическому миру вдоволь напиться моей крови. Хотя так оно и было…
Но он, глядя сейчас на меня и мое отражение в зеркале, видимо, думает о чем-то другом, потому что вдруг прижимает меня обеими руками к себе и целует. Там, где шея переходит в плечо. Щекотно…
- Прости меня, пожалуйста, - вновь говорит он. Я почему-то понимаю, за что он извиняется на этот раз.
Он опять берет меня на руки и опускает в ванну. И я, зная, о чем он только что думал, вдруг начинаю ужасно смущаться. Так, что нагребаю побольше пены, чтоб полностью скрыть мое жалостное голое тело под белыми хлопьями. И краснею. Это уже совсем смешно, он-то насмотрелся на меня уже больше, чем достаточно. И не только насмотрелся… Я ничего не могу с собой поделать - мне стыдно, неловко, я опускаю голову совсем низко, непроизвольно сжимаюсь. Вот о чем я думал, когда просил дотащить меня до ванной?
- Эй, ну и что мы сейчас так смущаемся? - смотрит на меня насмешливо. Хорошо ему издеваться! Сам сидит полностью одетый на краешке ванной, это же я являю собой жалкое зрелище!
- Голову мыть будем?
Еще не хватало, чтоб он меня мыл!
- Я сам, - бурчу я себе под нос, хотя знаю, что просто не смогу поднять мои дрожащие руки. Какое уж тут голову мыть.
И тут я вижу, как с противоположного конца ванной, нахально крякая, ко мне плывет целая флотилия желтых пластмассовых уточек! С красными клювами! Они окружают меня, норовят цапнуть за палец. Такие, как были у меня в детстве!
- Вот, займись пока, ребенок…
И я опять начинаю плакать… Не то от этих детских воспоминаний, не то оттого, что… Я когда-то думал про сказку о Снежной королеве и мальчике Кае с ледяным сердцем. Просто это больно, когда лед начинает таять. Он начал таять уже давно, но сейчас, видимо, какой-то особенно острый кусок льда покидает мое сердце.
А он, он же, змей, всегда меня отвлекает, он тем временем, как ни в чем не бывало, намыливает шампунем мою лохматую голову, осторожно, чтоб едкая пена не попала мне в глаза. А я гоняю уточек по ванной, плачу и не замечаю, как все заканчивается.
- Все, вылезаем, - командует он и подхватывает меня на руки.
Рукава его рубашки совершенно мокрые, да и брюки тоже. Опять опускает меня на пол и… закутывает с головы до ног в огромное махровое полотенце. Только оно не белое, а нежно-зеленое… И тащит меня обратно в спальню.
- Меня так папа носил, когда я был совсем маленький, - бездумно говорю я ему.
- Ну, на роль папы при твоей персоне я уж точно не претендую, - горько улыбается он в ответ, укладывает меня поверх одеяла и достает чистую пижаму.
- Я сам, - вновь говорю я.
- Ну, сам, так сам.
Он не возражает, наверное, ему надоело со мной препираться. К тому же ему тоже не помешает отправиться в ванную - после возни со мной он весь мокрый. И он уходит, оставляя меня закутанным в полотенце. Я даже собираюсь попробовать самостоятельно одеться, но почему-то лежу без движения и просто смотрю на огонь в камине. Наблюдаю, как наливаются огненным жаром дрова, как этот жар постепенно наполняет их настолько, что раскаляется и начинает светиться самая их сердцевина, и как они вдруг рассыпаются на угли, чтобы вскоре превратиться в прах. Просто лежу и смотрю на огонь. Я не знаю, сколько проходит времени. И вздрагиваю от неожиданности, когда Северус, уже в футболке и пижамных брюках садится рядом со мной.
- И кто тут говорил про сам?
- Я просто засмотрелся…
- Ну, засмотрелся, значит, засмотрелся. Оно и к лучшему, раз не оделся, будем мазать шрамы.
Он помогает мне выбраться из полотенца, укладывает на спину. Я опять стесняюсь и пытаюсь натянуть край мокрого полотенца на места, не предназначенные для всеобщего обозрения. Он делает вид, что не замечает моей возни, достает из шкафа небольшую баночку с мазью, зажигает еще несколько свечей, так что в спальне становится почти светло. Я вдыхаю пряный запах мази, она почему-то отдает корицей. И по ощущениям она тоже очень приятная и немного согревает.
- А почему она пахнет корицей?
- Просто так, мне нравится, - отвечает он.
- А ты что, сам ее делал? - я вдруг вспоминаю, что Гермиона как-то говорила о том, что он мог стать зельеваром.
- Конечно, сам. Как и все зелья, которые вы тут пили.
- Ты же не зельевар!
- Не стал им по собственной глупости, - грустно говорит он, втирая мазь в один особенно уродливый шрам, пересекающий мою грудь и заканчивающийся на животе. - Очень хотелось подвигов…Это тебе не над котлом стоять.
Он делает небольшую паузу, вновь набирая мазь. Задумывается, стоит ли рассказывать дальше. Но мне кажется, он будет рассказывать. Просто потому, что я - единственный человек, с которым он может говорить открыто. А говорить иногда тоже с кем-то надо. И я оказываюсь прав. Потому что он продолжает.
