Э. Джеймс - На пятьдесят оттенков темнее
– Ах… Ана, Ана, Ана, – шепчет он, приникнув губами к моим волосам.
Я еще крепче сжимаю объятия, и мы неподвижно стоим, наслаждаясь мгновением неожиданного покоя среди уличной суеты. Отпустив меня, Кристиан открывает пассажирскую дверцу. Я забираюсь в машину и спокойно сижу, глядя, как он садится за руль.
Кристиан трогает «Сааб» с места и встраивается в поток машин, рассеянно подпевая Вану Моррисону.
Эге! Я никогда не слышала, как он поет. Даже под душем. Я хмурюсь. У него приятный голос – конечно. Хм-м… слышал бы он мое пение. Если бы слышал, то никогда бы не предложил мне выйти за него замуж! Мое подсознание скрестило на груди руки; оно нарядилось в эксклюзивную клетчатую юбку от «Бёрберри». Песня кончается, и Кристиан замечает с ухмылкой:
– Знаешь, если мы получим штрафную квитанцию, то на твое имя. Ведь машина зарегистрирована на тебя.
– Что ж, хорошо, что меня повысили, – теперь я могу позволить себе заплатить штраф, – лукаво отвечаю я, любуясь на его красивый профиль. Его губы складываются в усмешке. Звучит еще одна песня Моррисона, а Кристиан сворачивает на эстакаду, ведущую на I-5, на север.
– Куда мы едем?
– Сюрприз. Что еще сказал Флинн?
Я вздыхаю.
– Он говорил о ФФФСТБ или типа того.
– СФБТ. Последнее слово в терапии, – бормочет он.
– Ты пробовал и другие?
Кристиан фыркает.
– Детка, я перепробовал все. Когнитивизм, Фрейд, функционализм, гештальттерапия, бихевиоризм и все прочее… – В его голосе слышится горечь и затаенная злость. Последнее меня беспокоит.
– Как ты думаешь, этот новый метод поможет?
– Так что сказал Флинн?
– Сказал, что не надо цепляться за прошлое. Надо сосредоточиться на будущем – на том, где ты хочешь быть.
Кристиан кивает и одновременно пожимает плечами; на его лице я вижу недоверие.
– Что еще? – допытывается он.
– Он говорил о твоей боязни прикосновений, хотя назвал ее как-то мудрено. И о твоих ночных кошмарах, и об отвращении к себе.
Я гляжу на его лицо, озаренное вечерним солнцем. Кристиан задумался и грызет ноготь. Потом бросает на меня быстрый взгляд.
– Глаза на дорогу, мистер Грей, – строго напоминаю я и хмыкаю.
Мне кажется, что он немного разочарован.
– Анастейша, вы разговаривали целую вечность. Что он еще сказал?
Я сглатываю комок в горле.
– Он не считает тебя садистом, – шепчу я.
– Правда? – спокойно говорит Кристиан и хмурит брови. Атмосфера в салоне делается мрачной.
– По его словам, психиатрия не признает такой термин. С девяностых годов, – бормочу я, стараясь спасти наше недавнее тепло.
Лицо Кристиана мрачнеет, он вздыхает.
– Мы с Флинном расходимся в мнении насчет этого.
– Он сказал, что ты всегда думаешь о себе самое плохое. И я согласна с ним, – бормочу я. – Он также упомянул про сексуальный садизм – но сказал, что это выбор стиля жизни, а не сфера для работы психиатра. Может, об этом стоит подумать.
Он снова сверкает на меня глазами, а его рот сжимается в угрюмую линию.
– Так-так, один разговор с доктором – и ты уже эксперт, – едко говорит он и снова смотрит на дорогу.
О господи… Я вздыхаю.
– Знаешь, если не хочешь слушать, что он мне сказал, тогда и не спрашивай.
Я не хочу спорить. Вообще-то он прав: разве я разбираюсь во всей этой дребедени? Да и хочу ли разбираться? Я могу перечислить важнейшие «грехи» – его стремление все держать под контролем, опекать, собственнический инстинкт, ревность – и я прекрасно понимаю, откуда это идет. Я даже понимаю, почему он не терпит прикосновения – я видела его шрамы на теле. И могу лишь догадываться, сколько шрамов в его душе, я только однажды была свидетельницей его ночного кошмара. А доктор Флинн сказал…
– Я хочу знать, что вы обсуждали. – Кристиан прерывает мои раздумья. Он сворачивает с I-5 на 172-ю дорогу, идущую на запад, в сторону висящего над горизонтом солнца.
– Он назвал меня твоей любовницей.
– Правда? – Его тон теперь примирительный. – Что ж, он всегда разборчив в своих терминах. Пожалуй, это точное обозначение. Согласна?
– Ты считал своих сабмиссив любовницами?
Кристиан снова морщит лоб, на этот раз он думает. «Сааб» он снова поворачивает на север. Куда мы едем?
– Нет. Они были сексуальными партнершами, – бормочет он с опаской в голосе. – Ты моя единственная любовница. И я хочу, чтобы ты заняла еще более важное место.
А, опять это магическое слово, наполненное возможностями до краев. Оно вызывает у меня улыбку, и я мысленно обнимаю себя, сдерживая свою радость.
– Я знаю, – шепчу я, всячески пытаясь скрыть свой восторг. – Мне просто надо немного времени, Кристиан. А то у меня голова идет кругом в последние дни.
Он склонил голову набок и смотрит на меня странно, ошеломленно.
Через секунду загорается зеленый свет. Кристиан кивает и прибавляет громкость музыки. Наша дискуссия окончена.
Ван Моррисон все еще поет – теперь с большим оптимизмом – о чудесной ночи и танцах под луной. Я гляжу в окно на сосны и ели, окрашенные золотом заката; их длинные тени тянутся через дорогу. Кристиан свернул на местную дорогу, и мы едем на запад, к заливам.
– Куда мы едем? – снова спрашиваю я после очередного поворота. Я успеваю прочесть название – «9 Аве СЗ». Я озадачена.
– Сюрприз, – говорит он и загадочно улыбается.
Глава 18
Теперь мы едем мимо ухоженных одноэтажных деревянных домов, где дети играют в баскетбол, катаются на велосипедах или бегают по улице. Идиллическую картину дополняют пышные деревья. Может, мы едем в гости? Тогда к кому?
Через несколько минут Кристиан резко сворачивает влево – и мы оказываемся перед белыми узорчатыми створками металлических ворот, вмонтированных в шестифутовый забор из песчаника. Кристиан жмет кнопку на ручке дверцы, и стекло плавно опускается вниз. Потом он набирает номер на пульте, и ворота приветливо распахиваются.
Он смотрит на меня, и выражение его лица меняется. Кристиан выглядит неуверенно, даже нервничает.
– Что такое? – спрашиваю я, не в силах убрать озабоченность из своего голоса.
– Некая идея, – спокойно отвечает он и направляет «Сааб» в ворота.
Мы едем в горку по аллее, достаточно широкой, чтобы могли разъехаться два автомобиля. С одной стороны дороги густо растут деревья, по другую сторону, за рядом деревьев, вероятно, раньше была пашня. Теперь ею завладели травы и полевые цветы, создавая сельскую идиллию; вечерний ветерок мягко шевелит траву, позолоченную вечерним солнцем. Все мило и навевает покой. Внезапно я представила себе, как я лежу на траве и гляжу в чистое голубое летнее небо. Мысль настолько соблазнительная, что мне почему-то взгрустнулось по дому. Как странно!
