Елена Ковалевская - Записки средневековой домохозяйки
— Аннель, это неправильно, — с трудом оторвавшись спустя какое-то время, хрипло пробормотал Себастьян.
Он дышал часто-часто, словно выброшенный на берег после шторма. А вцепился в меня так крепко и так сильно, что мне было немного больно от его объятий. Однако я не возражала, именно сейчас от его железной хватки, я почувствовала себя живой. Состояние было таким забытым, таким непривычным, что…
— Аннель, я… — попытался что-то сказать он, но я, опасаясь, что услышу сейчас слова сожаления, высвободилась и с силой прижала ладонь к его губам, словно бы запечатывая.
— Если сейчас начнете извиняться, то учтите, я не стерплю подобного унижения! — он попытался что-то сказать, но я не дала и продолжила: — Даже не смейте говорить мне подобные гадости. Не обижайте меня. Мне и так уже хватило с лихвой!
Губы под ладонью дрогнул, будто целуя, а может, пытаясь произнести слово, и я отняла руку.
— Тогда разрешите спросить, чем я смогу вам помочь? Как?
Я на мгновение задумалась, собираясь с мыслями.
— Переговорите с его величеством и высочествами, пусть позволят отдохнуть. Хотя бы капельку. В противном случае я сломаюсь. Я почти уже сломалась, и…
— Обещаю! — горячо заверил Себастьян. — Я обязательно все исполню.
Он еще раз внимательно посмотрел в мои глаза, словно что-то искал, но, похоже, так и не найдя, разомкнул объятья.
— Аннель, я обещаю, что все сделаю. Прошу вас, отдыхайте, гуляйте, но только не грустите! А я выполню все, что в моих силах.
И уже было направился к двери, как меня что-то подтолкнуло произнести затаенное:
— Тогда не оставляйте меня одну, — прошептала я, удивляясь своей наглости… а может и смелости.
— Но я…
— Не оставляйте! — уже осознанно с жаром заявила я, и совсем тихо добавила: — Я прошу вас.
И Себастьян сорвался с места, чтобы вновь крепко прижать меня к себе. А я, высвободив руку из объятья, нежно коснулась его щеки, очерчивая контур лица, провела по нижней губе, за что в ответ получила шутейный чмок в пальчик. Невольно улыбнувшись, я привстала на цыпочки и потянулась к губам.
— Аннель, — хрипловато произнес Себастьян.
Вымолвив лишь одно имя, он умудрился предостеречь, что я играю с огнем и… заставил желать его еще сильней. И я решила хоть раз внять не разуму, а сердцу.
Поцелуй был настолько упоительным, что я отдалась на волю чувств. Лишь когда голова начала кружиться от сводящей с ума ласки, я нехотя оторвалась и прерывисто вздохнула.
— Аннель… — Себастьян вновь прошептал мое имя, но теперь в его голосе звучала страсть. — Мы…
— Нет… — всхлипнула я, — давай забудем… — мужчина напрягся, а я продолжила: — Забудем, что есть кто-то еще… что мы кому-то должны и обязаны…
А больше я ничего не сказала. Не успела. Теперь я ощущала его жаркие прикосновения, которые, казалось, оставляли огненный след на моей спине. Искала его губы, чтобы вернуть сладость, которую он мне дарил. Стремилась дотронуться до его груди и почувствовать сводящее с ума биение сердца. Хотела быть с ним одним целым, чтобы вместе дышать, жить, любить…
Не прерывая поцелуя, Себастьян поднял меня на руки…
А спустя какое-то время я поняла, что мы уже находимся в спальне, стесняющее движения платья и камзол отброшены прочь, а шелковая юбка белопенным облаком лежит у моих ног. Мужская рубашка тоже небрежно перекинута через кресло…
Его кожа такая горячая, а сердце стучит так сильно, что, не удержавшись, я осторожно касаюсь ее губами.
Смущение и безрассудство бурлят в крови и пьянят сильнее самого крепкого вина. Смущение все усиливается, когда длинный шнур запутывается и корсет становится преградой меж нами, но тут же исчезает, растворяется, едва препятствие преодолено. Остались чулки и…
А Себастьян…
— Себ, нет! — выдыхаю я, а потом начинаю хихикать. — Щекотно же!..
— Правда? — промурлыкал он; а голос такой соблазнительный.
Едва заметная щетина на его щеках касается ставшей в раз чувствительной… О боже! Я не ожидала, что будет так… остро и так упоительно!..
Глаза в глаза, прохлада простыней и страстный шепот в тишине…
— Себ, я…
— Ш-ш-ш… — он нежно прижимает палец к моим губам. Движение такое призывное, что я понимаю — мне ничего не остается, только как потянутся к нему и поцеловать.
Страстное дыхание опаляет кожу, все сжимается в восторге от обладания, и хочется продлить наслаждение до бесконечности…
— Жарко, — шепчу ему и тут же пытаюсь сдуть так некстати прилипший к разгоряченному лбу локон. А он лишь усмехается и, едва касаясь кожи, убирает его, чтобы после поцеловать то место, потом висок, ушко, шею… плечико…
Блаженная усталость и приятная тяжесть объятий…
— Аннель…
Но теперь уже у меня не осталось сил говорить. Я прервала его, закрыв губы поцелуем, а после довольно вытянулась и, положив голову на грудь, покрепче прижавшись к боку.
Себастьян одной рукой обнял меня и начал перебирать пряди моих волос, порой едва ощутимой лаской касаясь шеи. Впервые за много дней, мне было настолько хорошо и спокойно, что я расслабилась, и незаметно для себя, уснула.
Уже под утро, меня разбудил поцелуй, а я, улыбнувшись, пылко ответила.
Лишь когда забрезжил рассвет, и зимнее солнце нехотя всплыло над горизонтом, я утомленная смежила веки, а Себастьян, нежно поцеловав в висок, поспешил исчезнуть в тиши дворцовых коридоров.
Не знаю, удалось ли мне скрыть следы бурно проведенной ночи от Меган и Агны, хотя я старалась, как могла, однако стереть с лица мечтательную улыбку, была уже не в силах. Поняв, что влюбилась до безрассудства, я не жалела о произошедшем, и не задумывалась о будущем. Мне не хотелось разрушать то хрупкое счастье, что поселилось в сердце.
Сидя перед французским окном в гостиной, я завтракала. Солнечный свет превращал снежинки в бриллианты, а по-зимнему высокое небо уже начало приобретать синеву дня. Но я мало обращала внимание на природное великолепие, окидывая рассеянным взором просторы заснеженного парка. Пока было утро, я позволила себе еще немножко повитать в облаках, и ни о чем не думать. То что произошло сегодня… Этого уже никто не сможет у меня отнять. Нет такой силы, чтобы разрушила и забрала, чтобы я перестала чувствовать то, что испытывала сейчас.
— Миледи, — раздался от дверей голос леди Норис.
Я нехотя обернулась.
Несмотря на спокойный внешний вид и сдержанность движений, что всегда были присущи вдовствующей графине, мне показалось, что она встревожена.
— Миледи, вы знаете, что уже четыре дня как, в столицу вернулась леди Мейнмор? — спросила она с порога.
