Дж. Уорд - Восторг
Выключив телефон, она посмотрела на открытую дверь ванной. Ожидание раздражало ее, и она проверила голосовую почту, чтобы скоротать время. Там оказалось три сообщения…
– Привет, это Дэн из «Авто Колдвелла». Мы посмотрели твою машину и, честно говоря, она разбита почти что в хлам. Авто такого возраста и с такими повреждениями? Мы можем отремонтировать ее, но я не ручаюсь, что она не развалится через неделю. Советую взять страховую выплату и купить что-нибудь поновее. Позвони мне…»
По какой-то причине, узнав, что ее машина погибла, ей захотелось разреветься.
Черт, ей нужно взять себя в руки.
Второе сообщение было из ее парикмахерской, напоминание о записи к Пабло.
Третье было от…
– Привет, это друг Тони. Из отделения полиции. Джейсон. – Интонация парня превратила утверждения в вопросы, будто он сомневался в собственном имени. – Слушай… нам нужно поговорить как можно скорее. Пуля, которую ты нашла. Она подходит… она была выпущена из того же оружия, из которого стреляли в «Мариот»… – Холодок, зародившийся на ее затылке, распространился по всему телу, – … и значит, ты должна приехать к нам и все рассказать. Сейчас десять вечера, и мне нужно поспать немного… завтра с утра первым же делом я должен буду раскрыть это и твою…
В это мгновение шум душа в ванной затих.
Наклонившись в бок, она наблюдала, как Матиас вышел из ванной. Сейчас он казался намного крупнее, и, опустив взгляд, она увидела зажившие шрамы на нижней части тела, ничего, чтобы вызвало стыд. Или хромоту.
Друг Тони продолжал говорить, когда Матиас отвернулся, чтобы достать полотенце, оставленное на бачке унитаза…
Мэлс почти выронила телефон.
Его спину, с вершины плеч и до талии покрывала огромная, черно-белая татуировка старухи с косой, стоявшей посреди поля с надгробными костями… а под тату упорядоченно располагались десятки зарубок.
Точно такую же татуировку ей показал Эрик…
На выход. Быстро.
Мэлс бросилась к двери, но не успела вовремя.
Она только начала бежать, когда Матиас вышел из маленькой душевой, встав прямо на ее пути.
***
Матиас занялся душевой рутиной не потому, что хотел быть чистым, но потому, что должен был прочистить голову. Он не особо стремился к прощаниям… по крайней мере раньше так было от того, что он ни к кому не чувствовал эмоциональную привязанность.
Сейчас причина в том, что было чертовски больно покидать Мэлс.
Что ему сказать? Как позволить ей выйти за эту дверь?
Обернув полотенце вокруг бедер, он вышел из ванной и…
Мэлс резко замерла прямо перед ним, будто резко затормозила посреди бега. Одетая в одежду, которую он достал в сувенирном магазине, она выглядела так, будто за ней гнались.
– Мэлс…
– Отойди от меня! – Она запустила руку в сумочку, и он понял, что у нее есть пистолет, прежде чем она его достала.
Дуло уверенно направили на центр его груди.
Он поднял руки вверх, ладони в ее сторону.
– Что происходит?
– Классная тату… кстати, я только что выяснила, что это ты пристрелил мужчину в этой гостинице. Пуля идентична.
– Какая пуля?
– Которую я нашла возле гаража… когда приехала к тебе в первый раз. Ты помнишь, ведь так? Ну вот, я отдала гильзу человеку, который занимается баллистическим сравнением… и твой пистолет – оружие, которое участвовало в той стрельбе.
Матиас закрыл глаза. Черт, этот патрон, должно быть, выпущен из пистолета Джима, того, который он позаимствовал, которым, да, стрелял в того оперативника в том подвале.
– Это ты украл тело из морга? Похоже на то, судя по аналогичной татуировке, вы как-то связаны… но не напрягай себя деталями. Я все равно не поверю ни одному твоему слову. – Мэлс покачала головой, отвращение было видно не только в ее лице – во всем теле. – Это ложь, все было ложью… ведь так? Амнезия… хромота… эти чертовы шрамы, твой глаз. – Она грязно выругалась. – Господи Иисусе, это были гребаные линзы, да… и какой-то макияж, придающий скверный вид старым шрамам. О, Боже… – Она отпрянула. – Импотенция тоже? Похоже, ты решил, что перепих стоит риска быть раскрытым. Или тебе просто надоело поддерживать образ?
Умирая прямо на ее глазах, Матиас мог лишь скрестить руки на груди, принимая все, что она говорила ему. Он не винил ее за эти выводы: чудеса неспроста считаются невозможными, а заключения, к которым она пришла, хоть и ранили его, тем не менее, казались единственно возможными объяснениями, будь он на ее месте…
Когда Мэлс, наконец, замолчала, он открыл рот; потом захлопнул его, осознав, что не может добавить ничего стоящего. Ему было ненавистно врать ей… значит, она не услышит этого.
Черт, она вполне могла спустить курок. Определенно он чувствовал себя так, будто был смертельно ранен… но, честно говоря, это – его вина, целиком и полностью: хотя прошлое частично оставалось туманным, он знал, что такой итог ждал их обоих.
И в конце, единственное, что он мог сделать, это отойти в сторону и выпустить ее… и, может, это было к лучшему. Она больше никогда и ни за что не станет искать с ним встречи.
В это же мгновение Мэл устремилась к двери, не спуская с него прицела, и, оказавшись в коридоре, она оглянулась.
– Я одного не понимаю. Какое тебе дело? Что у меня есть такое, что нужно тебе? – прошептала она безжизненным голосом.
«Все», – подумал он.
– Значит, все это – всего лишь игра? – выплюнула она. – Ну, не знаю, что ты считал призом… но сейчас я запрещаю тебе приближаться ко мне, ни при каких обстоятельствах. О, и прямо сейчас я позвоню в полицию и расскажу им все, что мне известно о тебе. Хотя, интересно, как много я о тебе знаю?
А потом она ушла, дверь захлопнулась за ней по инерции.
Матиас закрыл глаза и привалился к стене.
Он знал, что оставить ее будет больно… Но чтобы настолько? Когда она считает его манипулятором и обманщиком?
Но с другой стороны, в глубине души он знал, что она права. Он всегда был искусным лжецом.
Интриганом.
Манипулятором…
Его мгновенно охватила головная боль, и, как выяснилось, она была последней… но не потому, что он умер, а потому, что к нему вернулись воспоминания… все до одного прямо на этом гостиничном ковре с коротким ворсом, прямо перед дверью, которой по назначению воспользовалась Мэлс.
От рождения и до смерти, все злые деяния в промежутке, его память накатила с ревом, срывая крышку с того, что было спрятано, все вылезло наружу с шумом столь громким, что было удивительно, как люди на улице не услышали его.
Это как цунами, накрывшее берег, смывшее под чистую последние дни относительной невинности с Мэлс, разрушившее ландшафт, который он сам возвел для нее, обнажая голую землю под чувствами, которые он испытывал к ней.
