Дж. Уорд - Пробудившийся любовник
— Я ненадолго. Мне нужно поговорить с Зетистом. Всего одну минутку.
— Как пожелаете. Господин здесь. Пожалуйста, следуйте за мной.
Фриц повел ее к библиотеке, оживленно рассказывая, как прошли новогодние праздники. У самых дверей он остановился.
— Прошу прощения, мадам. Я вижу, вы не совсем… Может быть, сами объявите о своем приходе? Когда будете готовы?
— Ох, Фриц, как хорошо ты меня изучил. Мне нужно и вправду собраться с духом.
Догген с улыбкой кивнул и исчез.
Белла глубоко вздохнула и прислушалась. В глубине дома раздавались шаги и голоса — судя по тяжести и тембру, те и другие принадлежали братьям. Она взглянула на часы. Семь вечера. Воины готовятся на выход.
Интересно, как дела у Фури. Вернулся ли Тор? И что там с Джоном?
Она бессознательно тянула время.
«Теперь или никогда».
Судорожно схватившись за медную ручку, Белла повернула ее вниз. Дверь бесшумно отворилась.
От увиденной картины перехватило дыхание.
Зажав в огромном кулаке карандаш, Зет склонился над листом бумаги. Рядом сидела Мэри. Между ними лежала открытая книга.
— Не забывай о твердых согласных, — сказала Мэри, постучав по странице.
— В словах «вторник» и «вчера» слышится «ф», а пишется «в». Давай-ка еще раз.
Зетист почесал стриженый затылок, пробормотал что-то себе под нос и заработал карандашом.
— Молодец! — Мэри похлопала его по плечу. — Ты все усвоил.
Оторвав взгляд от бумаги, Зет расплылся в улыбке, потом резко обернулся в сторону двери. Выражение его лица мигом изменилось.
«О Святая Дева, царица Забвения», — прошептала про себя Белла, не в силах оторвать глаз. Она все еще любила его. Всем сердцем…
Минуточку… Что за черт? Его лицо выглядело по-другому. Шрам был на месте, но что-то определенно изменилось.
«Впрочем, какая разница? Нужно поскорее кончать с этим».
— Извините, что помешала. Могу я поговорить с Зетистом?
Мэри поднялась, на ходу обняла подругу и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Все это время Белла была как в тумане.
— Привет, — сказал Зет, медленно поднимаясь из-за стола.
Белла изумленно распахнула глаза и отступила назад.
— Господи… какой ты стал огромный.
Вампир похлопал себя по накачанной груди.
— Ну… да. Прибавил восемьдесят фунтов. Хаверс говорит, что больше вряд ли получится. Сейчас я вешу около двухсот семидесяти.
Так вот что изменилось в его лице. Ввалившиеся глаза, впалые щеки пропали. Острые черты разгладились и смягчились. Он стал почти красивым, очень похожим на Фури.
Зет неловко откашлялся.
— Теперь мы с Рэйджем едим наперегонки.
Господи Иисусе… В это легко было поверить: от прежнего Зета ничего не осталось. На мощных плечах, обтянутых черной футболкой, играли мускулы. Бицепсы увеличились втрое, толщина рук соответствовала размерам кулаков. Накачанный пресс поражал своей силой. Кожаные штаны сидели на могучих бедрах как влитые.
— Похоже, ты не только ешь, но и кормишься регулярно, — прошептала Белла. Но тут же захотела взять свои слова обратно. Вместе с осуждающим тоном, которым они были произнесены.
Чью кровь он пьет, теперь не ее забота, хотя представить его с другой женщиной было больно… Одно верно: от человеческой крови так не поправишься.
Зет убрал руку с груди.
— Рэйдж не может питаться от Мэри, поэтому он пользуется услугами Избранной. Ну, и я вместе с ним.
Вампир помолчал.
— Ты хорошо выглядишь.
— Спасибо.
Возникла длинная пауза.
— Слушай… Белла, зачем ты пришла? Я, конечно, не против, но… все же?
— Нужно поговорить.
Похоже, он не знал, что на это ответить.
— И чем ты тут занимаешься? — спросила она, кивнув на листы бумаги.
Это тоже не имело к ней ни малейшего отношения, но Белла все никак не могла приступить к главной теме. Робела.
— Учусь читать.
Ее глаза вспыхнули.
— Ого. И как успехи?
— Хорошо, только медленно. Но я стараюсь. — Он перевел взгляд на бумагу. — Мэри очень терпелива.
И снова тишина. Долгая тишина. Господи, рядом с ним все слова вылетели из головы.
— Я был в Чарльстоне, — сказал Зет.
— Что?
Он приезжал, чтобы повидаться?
— Еле нашел тебя. Но все-таки нашел. Это было в ту ночь, когда я вернулся от Хаверса.
— Я не знала.
— А я и не хотел, чтобы ты знала.
— Ох…
Белла глубоко вздохнула. Боль заплясала под кожей, как шарики ртути.
«Пора сигать с обрыва», — наконец решилась она.
— Послушай, Зетист, я собиралась сказать…
— Я не хотел встречаться с тобой, пока не покончу…
Пристальный взгляд желтых глаз уперся в ее лицо, и Белла почувствовала, что атмосфера изменилось.
— С чем? — прошептала она.
Зет посмотрел на карандаш, который сжимал в руке.
— С собой.
Она покачала головой.
— Прости. Не понимаю…
— Я хотел вернуть тебе это. — Он вытащил ожерелье. — Той ночью, но потом передумал… Короче, я носил его сам до тех пор, пока мог застегнуть. А сейчас таскаю в кармане.
Белла выдохнула из легких остатки воздуха.
Зет почесал в затылке, потер бицепс и грудь. Швы на футболке угрожающе натянулись.
— Ожерелье было хорошим предлогом, — прошептал он.
— Для чего?
— Чтобы наведаться в Чарльстон и заявиться к тебе домой, ну… чтобы его вернуть… А ты бы позвала меня в гости, или что-нибудь в таком роде. Я боялся, что за тобой приударит другой мужчина, поэтому решил поспешить. Думал, что, если я научусь читать и приведу себя в порядок, если перестану вести себя как последний дурак…
Он покачал головой.
— Пойми меня правильно. Я не ждал, что ты запляшешь от радости. Просто… надеялся. Чай, кофе, поболтаем… Как старые друзья. Просто хотел успеть до того, как появится тот… кто станет возражать.
Желтые глаза смотрели вопросительно. Зет поморщился, словно боялся увидеть на лице Беллы свой приговор.
— Как друзья? — переспросила она.
— Ну, хотя бы это… Я не унизил бы тебя просьбой о большем. Знаю, что ты сожалеешь… Просто не мог отпустить тебя без… В общем… да — как друзья.
Бог ты мой… Он искал ее. Он хотел вернуться.
Черт, это выходило за рамки сценария, который она мысленно проигрывала дома.
— Я… Зет, о чем ты говоришь? — запинаясь, спросила она, хотя и слышала каждое слово.
Тот посмотрел на карандаш и отвернулся к столу. Открыв чистую страницу, он склонился над тетрадью. Когда работа была закончена, Зет вырвал записку и дрожащей рукой подал Белле:
— Извини за помарки.
Белла взяла лист бумаги. На нем по-детски неровным почерком были написаны три слова: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ».
