Ольга Романовская - За гранью грань
— То есть она у него не одна? А как ее сиятельство относится к такому… гарему?
Даже прислуга в курсе, что я не гостья, а постельное развлечение. Теперь понятно, отчего горничная свысока смотрела. Мерзко-то как!
— Не знаю, — пожала плечами служанка. – По-разному, когда больше, когда меньше. Ее сиятельство подобные пустяки не волнуют. Вы ведь ланга, поэтому не понимаете, — девица снисходительно растянула губы в подобие улыбки. – Это у вас жена для детей и попыхтеть под одеялом, а у нас жена может в спальню ни разу не пустить, если супруг не достоин. И ни полслова муж возразить не может.
Ну и мир! Пока я решительно ничего не понимаю. Видимо, у навсеев общество иначе устроено. Жены детей не рожают, мужья первую ночь вымаливают и кучу наложниц имеют. Но, как послушать, это мы ущербные, а не темные. Серые, отсталые, достойные жалости.
— Ужин подают в восемь, — поставила в известность горничная.
А сейчас сколько? Солнца не видно, а без него время не определить. Оказалось, можно: навсеи умели изготавливать крошечные часы, только не с одной стрелкой, как у нас, а с двумя. Первая, короткая и толстая, показывала часы, вторая, длинная, — минуты. До восьми еще целых три часа.
Из комнаты меня не выпускали, заперли, поэтому вынуждено осматривала свои хоромы. Спальня, гардеробная, ванная. И везде – непонятные штучки. Дерни – откроется, поверни – потечет вода или нагреется металлическая пластина за деревянной решеткой – близняшка той, которую видела на лестнице. Теперь-то поняла, она обогревала жилище. И никаких каминов, печей!
Гардеробная оказалась пуста, только сиротливо висело коротенькое платье с запахом из атласа длиной по колено. Неужели и такое тут носят? Держалось оно за счет пояска.
Ни одной книги, даже пялец нет. Оставалось только смотреть в окно на ряды стриженых кустов и лабиринт аллей. Повторюсь, я не стихийница, а лекарь, то есть максимум огонь в камине зажечь умею. С такими способностями не сбежишь.
Время тянулось мучительно медленно, поэтому обрадовалась, когда в замке заворочался ключ, и вернулась горничная.
— Его сиятельство приказали перед ужином надеть, — она протянула мне сверток. – Категорично приказали.
— То есть? – не поняла я.
— То есть проверит, — равнодушно ответила служанка и неожиданно снизошла до совета: — Вы не противьтесь, его сиятельство наиграется, потом дети пойдут, вздохнете с облегчением.
— С чего ты взяла, будто он?.. – Густо покраснела.
Дожила, прислуга обсуждается со мной же, как меня станут насиловать!
— Наложница ведь, — пожала плечами горничная. – Странно, — вслух рассуждала она, — его сиятельство взял в наложницы лангу. С ними обычно расправа недолгая. В любом случае, жизнь лучше смерти, госпожа, — подмигнула служанка и будничным тоном, будто речь шла о покупке мяса на рынке, доложила: — Его сиятельство велел передать, ваша сестра мертва.
Последняя надежда рухнула. Я упала на кровать и заревела. Так и пролежала оставшиеся два часа, оплакивая Алексию. Даже сверток не развернула. Плевать, что в нем, пусть навсей наказывает, хоть до смерти забьет.
Вновь заслышав скрежет ключа, даже не вздрогнула. Служанка несколько раз окликнула – головы не повернула. Так и лежала в обнимку с подушкой.
— Ну вот, всю прическу растрепали, глаза красные! – укоризненно причитала горничная.
Во мне зрела злость. По какому праву эта навсейка смеет меня трогать, надсмехаться, указывать? Кто она? Служанка? Так пусть и ведет себя соответственно. Откинула волосы с лица, села и велела мерзавке убираться вон.
— Может, я и наложница, но ты все равно прислуга.
— Я ваша горничная, госпожа Дария, — ничуть не смутилась нахалка и протянула носовой платок. Тоже необычный, как и все в этом мире, — кипенно-белый, с дорогущим кружевом по краям. У нас такие на свадьбу шили в качестве приданого. – Его сиятельство просил вас опекать.
— То есть шпионить? – сникла я.
— Лечить, помогать, одевать, отвечать на вопросы. Вы ту вещь надели? – служанка ткнула пальцем в сверток.
Мотнула головой и, вспомнив об Алексии, снова уткнулась в подушку. Прежде бы ужаснулась обмолвленному вскользь «лечить», а теперь все равно.
Зашуршала бумага, и рядом со мной легло что-то темное. Любопытство взяло вверх, и я глянула на содержимое свертка – конструкцию из двух ремешков. Верхний расстегивался, а нижний крепился к нему заклепками. Отдаленно похоже на уздечку.
— Это вместо панталон, — услужливо подсказала горничная и тактично предложила: — Я отвернусь, а вы наденьте.
Я – это? Щеки залились румянцем румянцев, вспомнился утренний разговор, когда Геральт тащил к берегу: «Нравятся ошейники?» Вот и расплата за горло навсея. Если узнает хоть кто-то, проклянут, из рода вычеркнут. Гадость, непотребство, пусть сам такое носит! Распалившись, швырнула конструкцию на пол.
— Его сиятельство проверит, — напомнила горничная. – Господин очень не любит, когда не выполняют его распоряжения.
Я не пошевелилась, сгорая от возмущения и стыда. Предложить надеть подобную вещь девушке – непростительное оскорбление. Воистину, навсеи – извращенцы! Это не «пояс верности», это пояс похоти!
— Кожа мягкая, тонкой выделки, — уговаривала навсейка, любовно поглаживая предмет местного дамского туалета. – Не натрет, зато так возбуждает!
— Что делает? – не поняла я.
Меня одарили изумленным взглядом, каким смотрят на того, кто не умеет ходить.
— Как вы, бедные, размножаетесь-то и удовольствие получаете? – сочувственно вздохнула горничная, но тему замяла.
Я перевела дух, позволила себя умыть и заново причесать. Только расслабилась рано: служанка задрала юбки и насильно сдернула панталоны, даже вскрикнуть не успела. Попыталась вырвать белье из рук мерзавки, та только заученно повторяла: «Не могу отдать до утра, госпожа», а потом и вовсе ушла. Вместе с панталонами!
Выбор невелик: либо без белья вовсе, либо с поясом шлюхи. Подумав немного, обреченно позволила ремешкам коснуться нежной кожи. Они сразу впились между ягодиц, да и в другом месте терли. При движении ремешки ерзали, давили между ног, вызывая странные ощущения. А еще они не полностью скрывали «срамное место». Я пробовала так и эдак – бесполезно. Сзади и вовсе будто голая.
— Ну, готова? – Дверь распахнулась, и на пороге возник Геральт.
Он успел переодеться и теперь красовался зеленой рубашкой и светлыми штанами прежнего кроя. В наглухо застегнутом вороте блестела большая булавка с яшмой. Навсей окинул пунцовую меня пристальным взглядом. Следующий приказ поверг в оцепенение:
— Юбки задери!
