Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн

Ответное ликование заставляет ангельское лицо Зевса хмуриться, и электричество искрит над его головой крохотными вспышками света.

Я наклоняюсь в сторону Аида:

– Ты активно пытаешься сделать так, чтобы тебя поджарили?

Он смотрит на Зевса, и я не могу сказать точно, кому предназначена презрительная усмешка на его губах: его брату или мне.

– Не знал, что тебе есть до этого дело.

Видимо, мне. Я фыркаю совершенно не утонченно.

– Мне – нет. Но рядом с тобой я нахожусь в зоне поражения и, в отличие от тебя, являюсь смертной.

Аид до сих пор не смотрит на меня.

– Инстинкт в первую очередь спасаться самой хорошо тебе послужит.

Во имя Нижнего мира, а это что еще значит? Пусть я проклята и меня никогда не полюбят, но мне не плевать на других. На самом деле во многом я даже слишком запариваюсь, ставя счастье всех прочих выше моего собственного. Но сейчас это не самая моя большая проблема…

Я открываю рот, чтобы сказать Аиду, что если он считает, будто я собираюсь принимать участие в этом фарсе, он же соперничество богов, или что тут происходит, то он ошибается.

Но прежде чем успеваю ответить я и даже Зевс, голос Аида перекрывает рев толпы:

– Да начнутся игры!

И новая молния вспыхивает в тот самый момент, когда я опять начинаю мерцать и исчезать, на сей раз без дымовых эффектов. Это мерцание длится чуть дольше, и, честное слово, я ощущаю на пояснице касание, как будто меня придерживают.

Когда я промаргиваюсь, мы с Аидом больше не стоим перед храмом в ночном Сан-Франциско. Мы находимся на широкой полукруглой платформе, выдающейся из горного склона и как будто парящей над крутым обрывом, ведущим в облака, а над ней сияет солнце.

Мы одни, но это явно ненадолго.

Мне нужно выкрутиться. Быстро. Я оглядываюсь в поисках идей и застываю. Все мысли о побеге уходят на задний план, а я пялюсь на пейзаж, который простые смертные лишь мечтали лицезреть.

Олимп – дом богов.

Построенные на вершине и вдоль вздымающихся горных вершин девственно белые здания кажутся частью самих скал. Явственно древнегреческого происхождения, они демонстрируют идеальную симметрию и, разумеется, отчетливо видимые высокие колонны из различных эпох.

Я не замечаю следов или застарелых шрамов от Анаксианских войн.

– Хватит глазеть, – говорит Аид.

– Я никогда ничего подобного не видела, – выдыхаю я, на микросекунду забыв, с кем рядом я нахожусь.

– Это не настолько впечатляет.

Я бросаю на него косой взгляд. Он – единственный бог, кто не строил себе тут дом. Никогда.

– У тебя обиженный голос. Зелен виноград?

Возможно ли, чтобы в серебристых глазах полыхнула кромешная тьма? Аид улыбается, скалясь, как акула, которая вот-вот тебя сожрет.

– Вовсе нет. – Он отворачивается, и взгляд его скользит по пейзажу перед нами. – Я видел и лучше. Поверь мне.

Лучше, чем это? Не уверена, что это возможно.

– Поверю, когда увижу.

– Я могу это устроить.

Это была угроза?

Я притворяюсь, что не слышала, поднимая взгляд все выше и выше, до одного огромного храма на вершине высочайшего пика. Прямо под ним в гору врезаны друг рядом с другом три лица. Зевс, Посейдон и Аид – три брата, победившие и заточившие титанов, что правили миром до них. Из открытого рта каждого льется водопад.

Вода, текущая изо рта Зевса, почти радужно белая и превращается в туманные облака, что, кружась, спускаются к горе, укрывая Олимп от глаз обитателей Верхнего мира. Воды Посейдона бирюзовые, как Карибское море на фотках, такие чистые, что даже отсюда я могу детально рассмотреть склон под ними.

А вода изо рта Аида…

Я наклоняюсь над обрывом.

– Твой водопад питает реку Стикс?

– Да.

– Вода черная.

Судя по тому, как изгибаются его губы, мне можно не уточнять, к чему я веду.

– В Нижнем мире она не черная.

– Правда? А какого цвета? Пожалуйста, скажи, что розовая.

Аид склоняется ближе, пристально глядя на меня:

– Скоро узнаешь, если не будешь осторожна.

Я скрываю дрожь, отворачиваясь и глядя вдаль.

Водопад Аида невысок, он превращается в реку, которая вроде как исчезает в недрах горы, но река Посейдона вьется по поверхности, разделяясь, чтобы течь вдоль каждого пика. Она проходит под прекрасными изогнутыми мостами, питая роскошную зелень, покрывающую горы, и исчезает, чтобы потом низринуться из резных статуй, стоящих ниже.

И все здесь вроде как… светится. Странно, что не слышно небесного хора. Олимп ошеломляюще идеален. Я внезапно чувствую себя маленькой. Незначительной.

«Я не должна быть здесь.

Я – последняя, кто должен быть здесь. Наверняка можно как-то выкрутиться».

– Я… – Я что? Сожалею? В ужасе? Страдаю от синдрома «не то место, не то время»?

Но я не успеваю подобрать правильные слова. Аид загораживает мне вид и говорит:

– У нас мало времени. Ты должна меня выслушать.

Я проглатываю то, что собиралась сказать дальше, и вверх по моему позвоночнику взбирается страх.

– Ла-адно, – выдавливаю я, пока мой взгляд мечется вокруг в поисках тех, кто, судя по всему, идет за нами.

Аид поднимает бровь, скорее всего, в ответ на мое немедленное согласие, но никак не комментирует.

– То, во что я нас втравил… важно.

Выборы нового правителя богов? Да, можно и так сказать, но у меня такое впечатление, что он не об этом.

– В смысле «важно»?

Он качает головой:

– Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Единственное, что тебе надо знать прямо сейчас: до конца Тигля…

Я, моргая, смотрю на него:

– До конца… Что?

Он на секунду ловит мой взгляд:

– Ты моя.

Мое горло немедленно сжимается, хотя глупое нутро решает встрепенуться. Я никогда не была чьей-то. И, несмотря на недавние события, у меня есть чувства к Буну. Нечего тут трепыхаться.

– Мы должны выступить единым фронтом, если ты хочешь победить. Поняла?

Я трясу головой.

– Я ничего не понимаю. Почему единым фронтом?

– Совсем скоро узнаешь. Но прежде чем сюда прибудут другие, я заключу с тобой сделку… Победи – и я сниму твое проклятие.

С тем же успехом он мог дать мне пощечину. Я отшатываюсь так быстро, что спотыкаюсь, и он хватает меня за руку, чтобы удержать в вертикальном положении. Он может это сделать? Я могу избавиться от проклятья?

Я все еще перевариваю это открытие, когда без единого звука прибывают остальные божества и их избранные поборники. Вот только что мы были одни. И через секунду – уже нет.

И они все таращатся на наши руки.

Вместо того чтобы отпустить меня, Аид делает шаг ближе и поворачивается так, что мы оба оказываемся лицом к лицу с новоприбывшими. У меня создается впечатление, что он смотрит всем остальным богам и богиням прямо в глаза, тогда как его собственные напоминают два кусочка льда.

Он бросает им вызов, чтобы они остановили его? Протестовали? Высказались?

Они ничего не делают.

Даже Зевс, несмотря на весь яростный блеск и треск. Впрочем, Аид бросил перчатку своему брату перед всем миром.

Гера стоит ближе всех к нам. Элегантно-величественная, многострадальная супруга Зевса одета в замысловато украшенную многослойную золотую броню поверх лавандового нижнего платья. Короткий взгляд по сторонам говорит мне, что все боги и богини теперь в доспехах, включая Зевса.

Смертный, стоящий возле Геры, выглядит самым молодым здесь. С угловатым подбородком, выставленным с показным высокомерием, которое, как мне кажется, скрывает страх. Он одет в пурпурный костюм и впечатляющее пальто, полы которого подметают землю. Золотые лавровые листья примостились в его шелковистых темных волосах.

Я оглядываюсь: разумеется, все смертные наряжены в шикарные одежды в цветах своих богов: зеленый, пурпур, бирюзовый и бордовый.