Колин Маккалоу - Евангелие любви
Гарольд Магнус понимал, какие сомнения мучают Тайбора Риса. Но самого его ничто не тревожило. Вот это картина, думал он про себя. Настоящее чудо! И его триумф – руководить событием такого масштаба! Все в порядке, ничего катастрофического произойти не может, он в этом не сомневался. И жадно всматривался в экраны с картинкой из Нью-Йорка и девяти других мест, где также начались марши – короткие версии главного, рассчитанные на день-два: из Форт-Лодердейла в Майами, из Гэри в Чикаго, из Форт-Уэрта в Даллас, из Лонг-Бич в Лос-Анджелес, из Мейкона в Атланту, из Галвестона в Хьюстон, из Сан-Хосе в Сан-Франциско, из Пуэбла в Мехико, из Монтеррея в Ларедо. Он жадно впитывал вид миллионов шагающих людей, строил надежды и мечты, радовался успеху и наслаждался минутой – одинокий кит, бултыхающийся в море густого супа из человеческого планктона. Какой же я все-таки умный парень!
Моше Чейсен смотрел телевизор дома с женой Сильвией, и его чувства больше напоминали те, что обуревали президента, чем беспечную радость министра окружающей среды.
– Кто-нибудь его достанет, – бормотал он, глядя, как Кристиан взбирается на настил над дорогой и начинает путь по И-Девяносто пять.
– Ты прав, – кивнула жена, не сильно его этим утешив.
– Тебе вовсе не обязательно со мной соглашаться, – с мукой в голосе проворчал Моше.
– На то я и твоя жена, чтобы иногда немного поспорить. Но когда ты прав, я так и говорю: ты прав. А если это случается редко, то может свидетельствовать только об одном: ты очень редко бываешь прав.
– Прикуси язык, женщина! – Моше обхватил голову руками и стал раскачиваться взад и вперед. – Ой-ой-ой, что я наделал!
– Ты наделал? – Сильвия отвела взгляд от экрана и пристально посмотрела на мужа. – При чем тут ты?
– Я послал его на смерть. Вот при чем!
Первым импульсом Сильвии было посмеяться над словами Моше. Но затем она решила иначе:
– Будет тебе, Моше, не вешай носа. С ним все обойдется.
Но доктора Чейсена было не успокоить.
Через час после того, как наступила темнота, Кристиан остановился, спустился с настила и прошел сквозь ликующую толпу. Он шел больше двенадцати часов без передышки, без остановки на еду и на отдых, даже на то, чтобы сходить в туалет. Отказывался даже от питья. Плохо, подумала Кэрриол, поджидавшая его в огороженном палаточном лагере, где предполагали ночевать он сам, его родные и сопровождающие его высокопоставленные лица. Он превратился в законченного фанатика с нечеловеческой силой и выносливостью, которого не волнует состояние собственного тела. Он очень скоро сгорит. Но не раньше, чем дойдет до Вашингтона. Такие люди всегда добиваются цели и не сгорают раньше времени.
Все возможные и невозможные меры безопасности, чтобы защитить Джошуа, были, разумеется, приняты. Над его головой постоянно летало несколько вертолетов, которые никоим образом не были связаны со средствами массовой информации, хотя именно так о них и говорилось. Они осматривали толпу: не блеснет ли ствол винтовки, не взлетит ли ракета. Настил, несмотря на свою открытость, сам представлял собой защиту – он был достаточно поднят над дорогой и отделял Кристиана от людей. Потенциальный убийца, если он и находился в толпе, чтобы выстрелить, должен был поднять оружие и тем самым продемонстрировать окружающим свои намерения. Если же он поджидал жертву в каком-нибудь доме, то должен был подняться на верхний этаж, а все такие места на расстоянии полета пули от шоссе были под неусыпным контролем.
Как только Кристиан оказался в большой палатке, предназначенной для него и его родных, Джудит подошла, чтобы помочь ему снять парку. Он казался совсем обессиленным. Она предложила ему сходить в туалет. Джошуа отправился в указанном ею направлении, но не прошло и минуты, как вернулся.
– Мы устроили для вас вихревые ванны, – объявила она, ни к кому не обращаясь. – Ничто так не снимает спазмы, как эти ванны.
– Это было здорово, Джудит, – сообщил раскрасневшийся за день от ветра Эндрю.
– Не осталось никаких сил, но я до слез счастлив! – воскликнул, падая в кресло, Джеймс.
Но никто из них не шел с целеустремленностью старшего брата. Он один обходился без еды, питья и отдыха. Каждые два часа родных и официальных лиц на час уводили с дороги, а затем перебрасывали вперед, где они дожидались Кристиана.
– Ребята, дайте-ка я налью вам выпить, – предложила мать из-за накрытого стола.
Но вернувшийся из туалета Джошуа безучастно стоял – не шевелился, не говорил, только смотрел так, словно все, что находилось перед ним, было бесплотно и не нуждалось в плоти.
Мать, заметив такое необычное поведение сына, была готова поднять панику, но Кэрриол успела вмешаться. Взяла Кристиана за руку и тихо потянула.
– Джошуа, примите ванну.
Он послушно пошел за ней в конец палатки, где за перегородкой были установлены вихревые ванны. Но, оказавшись в самом большом, предназначенном для него отделении, снова замер.
– Вам помочь? – спросила Джудит, ощутив внезапно тревогу.
Он как будто ее не услышал.
Не говоря больше ни слова, она сняла с него одежду, Кристиан покорно стоял и не сопротивлялся. То, что она увидела, вызвало у нее острую боль, и эта боль заполнила в ней пустоту.
– Джошуа, об этом кто-нибудь знает? – Ей пришлось собрать все свое мужество, чтобы не упасть в обморок.
На этот раз ее слова достигли его сознания. Он поежился и покачал головой.
Не веря собственным глазам, Джудит окинула взглядом его тело. Ноги невероятно распухли, пальцы на ступнях были частично отморожены. Голени покрыты сеткой багровых трещин. Внутренняя часть бедер превратилась в кровоточащее мясо – кожа сползла вместе с волосами. Подмышки, промежность, пах и ягодицы загноились. Он был весь в синяках – старых, недавних и совсем свежих.
– Боже мой, как вы могли идти? – Джудит, защищаясь от охватившего ее сострадания, распаляла в себе злость. – Почему не попросили о помощи? Вы бы ее немедленно получили!
– Честно говоря, я ничего не чувствую.
– Это конец. Вы не способны продолжать Марш.
– Способен. И я пойду.
– Извините. Это невозможно.
Кристиан внезапно схватил ее и свирепо прижал к деревянной стенке ванны, в которой бурлили отвратительные пузыри, как в тех ваннах с кислотой из фильмов ужасов. Приблизил лицо к ее лицу, еще несколько раз встряхнул, больно ударяя о стенку.
– Не воображайте, что вправе мне указывать, что мне делать, а что нет. Я пойду, потому что должен идти. И вы не скажете никому ни единого слова!
– Марш нужно прекратить. Если вы не в силах это сделать, то сделаю я. – Джудит хрипела, не в силах освободиться.
