Карина Демина - Леди и война. Пепел моего сердца
Но сначала должен был состояться суд.
И мэтр Шеннон, верно сообразив, что чем дальше этот суд откладывается, тем менее презентабельно выглядит главный его свидетель, сумел-таки добиться начала слушаний.
Ее светлость тщательно готовили к первому заседанию.
Вернулись служанки, не те, что были при замке прежде, но толстые раздражительные женщины с грубыми руками. Они служили не ее светлости, а народу, но помогли вымыться, сняли грязную рубашку, облачили в простое, пожалуй, скромное даже платье. Парик выбрали нарочито роскошный, с перьями и камнями, вернее сказать, стекляшками, камни заменившими.
Вручили веер.
Попытались остановить тень, но мэтр Шеннон вовремя вмешался.
– Не следует волноваться, ваша светлость. – Он обращался с должным уважением, почти подобострастием, которое вызывало у служанок презрительные гримасы. – Просто помните, о чем мы говорили…
– Его казнят?
– Как суд решит.
– Пусть казнят. Пусть всех их казнят… все виноваты.
– Конечно, ваша светлость. – Мэтр Шеннон подал руку.
Вернулся он спустя час и, протянув конфету Йену, сказал:
– Собирайтесь, детки. Мы поедем в одно замечательное место… Правительство не воюет с детьми. Оно их перевоспитывает.
Сиротский приют матушки Гранжи располагался у городской стены. Устроенный на месте старого алхимического склада, он мало годился для жилья. Запах химикатов, въевшийся в доски. Ни кроватей, ни даже матрасов – солома, брошенная на земляной пол. Вместо нужника – ведро в углу. Во дворе – колодец и корыто для умывания. Длинный стол, за которым собирались дважды в день: матушка Гранжи, сурового вида дама, и две ее дочери разливали жидкую похлебку.
В этом месте все были равны, что устраивало Юго.
Неделя-другая, и то внимание, которое уделяют гражданину Йену, ослабнет. Главное, чтобы малыш продержался. Он вроде крепкий, но…
…уходить пришлось раньше. Тот же инстинкт потребовал немедленно бежать. И Юго, который доверял инстинктам больше, чем разуму, прислушался.
Дыра в стене. Улица.
Переулок.
И нора, одна из тех, что ведут под землю. Внизу пусть сыро, но безопасно.
– Не надо бояться темноты, – сказал Юго. – Слушай ее. Она поможет.
Он не удивился, узнав, что той же ночью приют был разгромлен «защитниками революции». Правительство поспешило осудить их, а расследование как-то быстро завершилось. И трое, повешенные на площади, вряд ли были действительно виноваты. По мнению Юго, не больше, чем тот, кто подсказал им адрес нужного приюта.
…на месте трагедии возложили цветы.
А спустя неделю Юго – выбирался он за едой и чтобы проверить точки связи – увидел на стене условный знак. Что ж, кто бы ни появился в городе, он пришел более чем вовремя.
Глава 24
СУДЫ
Всё – в рамках закона. А рамки у всех разные.
Профессиональные сложности судьиВ зале суда было очень душно. И людей собралось много. Кайя помнил это место другим, не таким красным. Он остановился в проходе, пытаясь разделить красноту на реальную и мнимую, точнее, существующую сопряженно с человеческой массой.
Кажется, это было связано с памятью.
На стенах – полотнища. Если размышлять логически, они существуют объективно.
Мантии на судьях – их больше сотни – тоже.
Высокие шапки.
А вот мгла, которая наполняет помещение, заслоняя лица, вероятно, видна лишь Кайя. Во всяком случае, остальным она не доставляла явного неудобства.
И все-таки место изменилось, прежде синим было, а балкончики пустовали. Сейчас на них теснились женщины, которые свистели, плевали и зачем-то обнажали грудь. На груди и на щеках их виднелись красные полосы. Наверняка этот символ имел значение, но у Кайя он не вызывал отклика.
Вот пустая стена заставила остановиться.
Здесь было что-то… особенное. Определенно важное. Он стоял и смотрел. На стену и… кромка платья, лента кружев, выглядывающая из-под ткани, дразнящая.
Ласточка.
И еще паладин.
Они зимой приходят. Конечно, и Кайя разговаривает с паладином. Один день в году.
Пропустил.
Забыл.
– Вам следует сесть там, – сказали ему, и Кайя разозлился. Он почти вспомнил! Паладины и остров. И еще ночь стояла, зимняя, холодная. Он спешил… стало больно, и все сломалось.
Тоже было много красного.
Злой цвет.
Неправильный. И марево, которое сгущается, выводит Кайя из равновесия. Он пытается удержаться на краю, но слишком много вокруг людей. Особенно те женщины, забравшиеся в гнезда балконов, стараются. Они кричат, свистят, плюют, но плевки падают на головы тех, кто сидит на лавках. Впрочем, эти головы надежно защищены шляпами. И женщин поддерживают.
Кайя садится туда, где сказано.
Все-таки очень душно. Весна ведь. Снег сошел. Солнце. Мухи кружат, ползают по полотнищам. И гудение их крыльев заглушает голоса толпы.
Громко ударяет молот о бронзовую поставку, и звук его заставляет Кайя морщиться: в камере было спокойней. Но вот воцаряется тишина: ее требует человек в черной пелерине, наброшенной поверх камзола. Он выходит на середину зала, становится между зрителями и судьями, боком к Кайя.
У него громкий голос. И поставлен хорошо.
Человек смутно знаком, Кайя с ним разговаривал… он мастер. Точно, мастер.
Еще пергамент был и печати.
Человек говорит о долге перед народом. О предательстве. Кто и кого предал? Непонятно. Еще о нарушении закона. Попрании прав. Войне…
…война.
Черный храм. И мурана, которая тянется к лицу, желает ласки. Она проглотила алый цвет… когда?
…закон.
Кайя обвиняют в том, что он нарушил закон?
Невозможно. Кайя Дохерти не в состоянии нарушить закон. У него в голове… темнота. Там было что-то злое, чуждое, но оно исчезло, и вместе с ним исчез сам Кайя. Он есть, и как бы его нет. Только осколки, которые не получается собрать.
Человек замолчал. И у Кайя спросили, не хочет ли он ответить на обвинения, выдвинутые Конвентом. Кайя не захотел: некогда.
Ему вспомнить надо: времени почти не осталось.
Вернули в камеру, но другую, чистую. И принесли еды, даже молока, только мало. Попросили признаться, Кайя отказался. Он не может признаваться в том, чего не помнит. Это незаконно.
Ушли, наверное, расстроились. Свечу вот забрали. А темнота зовет-зовет, шепчет, пробуя на вкус его имя. Когда-то Кайя думал, что под кроватью прячутся чудовища. Он забирался на кровать с ногами и прятался под одеяло. Сразу становилось душно и жарко, но Кайя не находил в себе сил выбраться из укрытия, лежал, почти задыхаясь. А потом все изменилось: ему подарили друга.
