Ольга Гусейнова - Сумеречный мир
Именно благодаря привычному звуку, в конце концов, удалось вырваться из тумана и открыть глаза. Обозрела лежащего рядышком Егора с обнаженным торсом со злостью уставившегося в сторону. Но стоило мне пошевелиться, он перевел взгляд на меня. И в выражении его лица, и в мгновенно потеплевших глазах появилась нежность и обеспокоенность:
— Лапушка моя, ты как?
Я выпятила нижнюю губу, шмыгнув носом от радости и облегчения. Старалась не заплакать, но слезы все равно побежали по щекам.
— Плохо, — всхлипнула я, — болит все тело, словно на меня шкаф упал.
— Так Гелла на тебе повалялась, кошка драная… — весело напомнил Сава. — Половину ребер тебе переломала. Кожа на боках лохмотьями висела, вся в кровищи, а челюсти у твоей рыси, как у крокодила, оказывается, — в голосе тигруши-балабола слышалось восхищение. — Вцепилась ей в глотку и не отпускала, сколько мы не отдирали. Пришлось…
— Да заткнись же ты, придурок, — заорал Егор. — Убирайся!
У него голос прорезался! Да еще какой… зычный. Неужели я слишком потрясенно и жалко выглядела, слушая новые подробности битвы двух кошек.
— Ой, прости, Ксень, не подумал я о нежной женской душе, — виновато буркнул Сава, подтвердив мое предположение. Тем не менее, с места он, вроде, не двинулся.
— А ты, Савелий, вообще, редко думаешь, когда рот открываешь, — присоединилась к Хмурому Капитолина Федоровна.
— Не ругайте его, он добрый, хотел за меня рудники отдать, — заступилась я. — Ему тоже от барсов досталось.
Обвела пространство взглядом: спальня Егора. Мы с ним под толстым пуховым одеялом на черном шелковом белье лежим. Насколько позволяло собственное калечное состояние, с помощью Егора я поудобнее устроилась, приподняв голову на подушке. Выпростала руку и, приподняв одеяло, скосила вниз глаза: обнажена полностью, вернее, замотана бинтами, на моем ягуаре темные шелковые штаны, а на груди и боках тоже белоснежные повязки.
— О-о-о… все святые светлые, — выдохнула я с болью, вспомнив, как он грудью рвался на копья, чтобы пробиться ко мне…
— Не переживай, любимая. Не надо. Все хорошо. А это — ерунда, заживет быстро, — мягко, взволнованно начал успокаивать меня Егор, осторожно гладя по волосам.
Воспользовавшись улучшившимся обзором, я посмотрела в противоположную половину комнаты. В кресле сидела Капитолина, скрестив красивые длинные ноги. А рыжий баламут полулежал на диване, положив огромные ноги на столик перед собой. Тоже в низко сидящих на бедрах пижамных штанах. Широченная грудь перемотана бинтами. Левая рука в гипсе и шея в корсете. Повернуть голову он по понятной причине не мог и косил на меня виноватым взглядом. И выглядел так комично, что я не выдержала и захихикала. Правда, охнув, прекратила: ребра отдавали глухой болью.
— Ну вот, а ты рычишь на меня. А я, видишь, настроение своим видом твоей ненаглядной поднимаю…
В этот момент я осознала, что слово «любимая» уже не раз после пробуждения слышала из уст Егора. Слегка подняв голову, затаив дыхание, посмотрела на него и утонула в глазах цвета темного расплавленного янтаря. Спрашивать было бессмысленно, ведь сейчас он не контролировал чувства, не давил их в себе безбожно, не прятал от меня. И все же с надеждой услышать еще разок, задала вопрос:
— Я любимая? Твоя?
Радужка родных глаз вспыхнула золотыми искрами. Резкие черты смягчились, а чувственные губы дрогнули в мягкой, ласкающей улыбке:
— Моя. Любимая.
Снова выпятив нижнюю губу, пытаясь не заплакать, я переспросила:
— Правда-правда?
Он тихонько рассмеялся, от чего в уголках глаз проявились морщинки. Наклонился совсем низко к моему лицу, коснулся губами скул, лба, моих губ. Зарылся пальцами в волосы у моих висков и выдохнул:
— Правда, правда, любимая.
Потянулась рукой к шее проверить брачную метку, но, увы, знака принадлежности на коже не было.
Ягуар грустно улыбнулся:
— Сейчас нельзя, Ксенечка. Чтобы обойтись без травм и боли, метку ставят во время соития, запечатлевая свой аромат в ней.
— Ясно, — уныло кивнула я.
— Не расстраивайся, Ксень, Егорка теперь твой со всеми потрохами. Пометит всю как есть. Замучаешься отбиваться…
— Капа, я тебе тройную премию выпишу, если ты это трепло отсюда уведешь, — взмолился Хмурый, поразив не только меня до глубины души, но и целителя.
— А где Глеб? — неожиданно всполошилась и испугалась я.
— С Варюшкой, — хохотнул Сава, подмигнув мне, и весьма неловко, враскоряку встал, аж сердце екнуло от жалости. — Наша повариха уже полкухни к нему в комнату отнесла. Боится: оголодал бедняжечка-волк… за сутки-то. Они там с Пелагеей над Глебушкой своим на пару трясутся. Он же — о все серые боги! — капелюшку крови потерял… небось. А мне вот пожрать хоть бы краюшку хлеба кто предложил…
К двери «голодного» тигра вела магичка, посмеиваясь:
— А то тебе ничего поесть не принесли, не придумывай!
— Так ты-то здесь была…
Я чувствовала, что она испытывает удовольствие, поддерживая Саву. Обеспокоена его самочувствием и главное — влюблена. Как можно было влюбиться в этого балабола? Но пути любви неисповедимы. Егор, тоже удивлялся, что я в нем нашла.
Едва дверь за парочкой закрылись, я положила ладошку ему на грудь и умиротворенно выдохнула, расслабляясь.
— Скажи… — тихо, боясь услышать неминуемое, спросила Егора, — Там, после нас, остались живые?
— Если ты о Гелле, то ты ее не убила, придушила… слегка, — ровным голосом ответил Егор. — Успокойся, радость моя, твоя светлая душа не испачкалась чужой кровью.
Я помолчала, с огромным облегчением, что кривить душой, переваривая ответ. Знать, что стала убийцей… Нет! Мучилась бы до конца жизни.
— Ты поклялся, что… вырежешь всех и…
— Я зверь, но не бездушное животное, Ксения, — с горечью произнес он, не дав договорить. Хотя, когда он продолжил, мороз побежал по коже: — Нет, женщин и детей мы не тронули. Их заберет соседний клан…
Что стало с мужчинами — спрашивать не стала. Зотовы несколько раз комментировали при мне новости по телевизору, при этом довольно флегматично поясняя: «Глупым или морально слабым оборотням в их мире не место. И если женщинам делают скидку, как продолжательницам рода, то слабый мужчина — бесполезен». Суровая реальность, но они привыкли так жить. Естественный отбор…
Выяснять подробности произошедшего, и даже как и когда нас спасли — не стала. Я тоже слабая, светлая, мне будет непросто с этим знанием жить. Просто повезло, что рядом со мной сильный оборотень.
Снова уплывая в дрему, шепнула:
— Я люблю тебя больше всего на свете…
— Да, я знаю, — услышала я спокойной ответ. А потом тихое: — Я буду всегда помнить, что зажигаю для тебя звезды на небе.
