Дебора Боэм - Призрак улыбки
Через два часа Бранвен покончила с поисками. Теперь она знала о Бэнтэн, Бисямоне и храме Хэбигадзака раза в три больше, чем вначале, но на Заклятье Змеи удалось найти только одну отсылку, да и то косвенную. «Существует поверье, — говорилось в довольно старом наукоподобном трактате, — гласящее, что не знающий удержу дух Богини Змей обитает в некой конкретной белой змее и раз в двенадцать лет входит в человеческую особь женского пола, которая к ней прикоснется. Можно было бы провести интересное долговременное исследование, изучив поступки и ощущения полагавших себя «заколдованными» женщин, но, к сожалению, такие попытки еще не предпринимались. Участвующая в действии змея несравнимо моложе заявленного возраста, скорее всего, ей нет не только тысячи, но даже десяти лет: змеи живут недолго. Однако ритуал — яркий и завораживающий, и в этом, очевидно, и заключается главная его привлекательность».
Ни слова об ожерелье и ни слова о густом напитке в виде сакэ с плавающими на поверхности серыми хлопьями. Это глубоко разочаровало Бранвен, ведь она начинала думать, что именно этот напиток — причина ее новоявленного и настойчиво заявляющего о себе либидо. Ей чудилось, что в нем содержался некий «афродизиатор» замедленного действия, добавочно стимулированный алкоголем, выпитым ею позже. Теория была не совсем гладкой, но никакой другой она не располагала.
По пути к выходу Бранвен вспомнила о потерянной книге.
— Простите, — обратилась она к дежурной, — нет ли у вас в закрытых фондах книги «Тайная жизнь Богини Змей»? Я посмотрела в общем каталоге: там она не значится.
Библиотекарша была милой японкой лет тридцати с небольшим, стриженная под мальчика, в лиловато-розовом платье с воротником-стойкой и приколотым к нему серебристым бейджем, сообщавшим, что ее имя — Норико Перри.
— Это чудесная книжка, — произнесла она по-английски, почти без акцента. «Скорее всего, училась за границей или, может быть, замужем за иностранцем», — подумала Бранвен. — Но хоть мы и пополняем утерянное регулярными покупками подержанных экземпляров в Книжном фонде, они с такой же регулярностью опять исчезают за дверью.
— Вы хотите сказать, их крадут?
— Именно так. И чести у воров, конечно, нет, но вкус — хороший. Простите, а вы не можете мне сказать, откуда у вас такое чудесное ожерелье?
Бранвен кратко поведала этой женщине с умным, живым, приятным лицом про Заклятье Змеи, умолчав лишь о вызывающем беспокойство эффекте, оказанном оным на ее до сих пор дремавшую сексуальность. И каково же было ее удивление, когда, выслушав, японка-библиотекарша сунула руку под воротник и извлекла оттуда точную копию ожерелья, о котором они говорили.
— Сейчас я занята, — сказала она, уже объяснив, что они целой группой были в храме, а потом все купили эти стилизованные под старину ожерелья в маленькой сувенирной лавочке в Мэгуро. — Но если вы захотите прийти на одно из наших собраний — звоните. — И с этими словами протянула Бранвен визитку, на которой стояло:
Сестры Сарасвати
Искусство, Музыка, Литература, Красота,
а порой и чуть-чуть Красноречия
— Мы собираемся раз в месяц и на все лады развлекаемся, — объяснила Норико. — Выставки, музеи, концерты, рестораны, кино, поездки в любые концы страны, чтобы увидеть, как распустятся любимые цветы.
— Потрясающе, — ахнула Бранвен. — И все вы — библиотекарши?
— Нет, я — единственная.
«Ну, это, скорее всего, ненадолго», — возбужденно подумала Бранвен, аккуратно засовывая визитку в «оковы, стягивающие хаос», — свой ежедневник.
* * *Что я могу сказать о «Какао»? Оказаться там было для меня все равно что попасть в рай. И при этом даже не понадобилось умирать. Потребовалось лишь сказать «да», когда господин Такатори — нет, Кумо—спросил, не может ли он угостить меня чашечкой кофе с пирожными в его любимом кафе, расположенном как раз тут, за углом от библиотеки.
— Спасибо, — отреагировала я слегка скованно. Мне больше не досаждало его нежелание говорить комплименты, но я до сих пор чувствовала неловкость, когда вспоминала, как он буквально извлек меня из канавы после позорной эпопеи, начавшейся в «Факс лав сити». — Раз уж об этом зашла речь, то да, я, пожалуй, не прочь и перекусить.
— Что же, да здравствует попытка в стиле Монти Питона, — чуть слышно пробормотал Кумо, и я взглянула на него с изумлением. Все еще пребывая в строго деловом настрое, я не кинулась петь дифирамбы любимым строчкам Питона и никак не откомментировала тот факт, что и книга, которую Кумо читал, когда я вышла из библиотеки («Попугай Флобера» Джулиана Барнса), была одной из моих любимых. Сам читатель выглядел тоже весьма живописно; растянувшись на траве под напоминающей зонтик кроной дерева, он сбросил берет, предоставив ветру играть обрамлявшими лицо длинными волосами, но и на это я предпочла никак не отреагировать.
Я ожидала, конечно, что мы придем в обыкновенную забегаловку, но «Какао» оказалось тем местом, которое можно увидеть только во сне, да и то только при большой удаче. В меню у них был и кофе, и чай, и горячий лимонад, но коньком заведения был шоколад: «Божественное какао» — напиток, достойный олимпийцев, он же наркотик, на который я добровольно подсела.
Назвать меня просто любительницей шоколада так же мало, как сказать про Бэнтэн, что она вела бурную жизнь. По правде говоря, я иногда подозревала, что где-то и в чем-то произошло неправильное соединение, и потребность в соитии, которую мне бы следовало ощущать в виде свободно перемещающегося с объекта на объект желания, превратилась в навязчивую потребность хотя бы одноразового ежедневного соития с большой плиткой горьковатого черного шоколада. Я люблю и другие сласти, и другие присущие кондитерским изделиям запахи (ваниль, корицу, кленовый сахар, лакрицу, патоку), но шоколад — это мой Черный Принц, мой искуситель-любовник, мой путь в нирвану.
Однажды, вскоре после катастрофы с Майлзом, я буквально поймала себя на том, что разговариваю с горстью гавайских пастилок «Виноград в шоколаде». «Я твой героин, — бормотала я, разрывая лиловую с золотом упаковку, — а ты моя грязная игла». Однако, отставив гиперболы, надо признать, что настоящей зависимости не наблюдалось: я прекрасно могла часами и даже сутками обходиться без своей дозы шоколада и просто предпочитала не делать этого.
«Какао» было прекрасным кафе: отделка из дерева и стекла под модерн, удачное расположение на тихой улочке, садик позади дома. Интерьер, представляющий собой сочетание красного, сливочного и черного, великолепно оттенял глубокие коричневые тона мусса и торта, трюфелей и пирожных. Красные шелковые маки на черных лакированных столешницах, трехцветные полосатые зонтики над столиками в саду, квадратные, покрытые глазурью цвета слоновой кости тарелки и чашки — все это несказанно радовало глаз.
