Дебора Боэм - Призрак улыбки
Когда, подняв руку, она попыталась поймать такси, прямо возле нее тормознул отливающий серебром лимузин, и, вглядевшись, она узнала «инфинити» Эрики Крилл. «Прошу в машину, — произнес Кумо Такатори, и его суровый тон подошел бы скорее отцу, чем шоферу. — Садитесь — и поехали домой». Что было делать? Она села.
* * *Дьюи и Трумэн так мне обрадовались, что я снова заплакала. И как же я только могла торчать неизвестно где и гоняться за незнакомцами, точно развратная хиппи-шестидесятница или взбесившаяся змея, когда мои верные киски сидели дома и у них было одиноко на душе и урчало в животиках? Чтобы загладить свою вину, я выставила им огромную миску отрубей, добавив туда моллюсков из консервной банки и остатки цветной капусты. (Не знаю почему, но они обожают цветную капусту.)
Быстренько приняв ванну, я забралась в постель, Дьюи уткнулся мне сзади в согнутые колени, Трумэн устроился на подушке, щекоча мне усами нос. Чтобы прогнать тяжелые мысли, я поставила «Багатели» Дворжака и огляделась в поисках какого-нибудь душу баюкающего чтива. И сразу же вспомнила про книжку о Богине Змей. Вот что прекрасно восстановило бы равновесие. Я пошарила в сумке, но книги там не было.
«Ладно, — подумала я, — наверное, она где-то в моих пакетах». Тут-то до меня и дошло, что и коробки, и пакеты — все на заднем сиденье «инфинити». В этот момент я, пожалуй, хотела бы оказаться христианкой, а не не-пойми-чем, и вознести пламенную, от души идущую молитву о благополучном возвращении чудесной книги.
Что, если я посеяла это редкое и, возможно, бесценное сокровище? Нет, это было бы чересчур жестоким дополнением ко все тем мерзостям, которыми закончился для меня день Заклятья Змеи.
Когда я проснулась, небо за окном отливало голубым, розовым и серебристым, как внутренность раковины. А у меня голова трещала, глаза, судя по ощущениям, залиты были каким-то пакостным клеем, язык хирургически удален и заменен на язык огромной больной коровы, а губы распухли и воспалились от безлюбовных поцелуев Куимби.
Я встала, выпила мятного чаю и съела яблочный турновер. (Ничего не могу поделать: люблю сладкое на завтрак, на обед и на ужин; Пилар всегда говорила, что причина этого — запреты моей матери на белую муку и сахар.) Приняв душ и умывшись, но по-прежнему чувствуя себя мерзко, я сдалась и залезла обратно в постель.
Часов в двенадцать меня разбудил телефонный звонок.
— Добрый день, — произнес приятный мужской голос. — Не могу ли я поговорить с мисс Бранвен?
— Угмх?
— Вы, вероятно, отдыхали? Извините. Это говорит ваш шофер.
— Ой! — я приняла сидячее положение. Как же я умудрилась забыть, что машина Эрики до конца выходных — моя.
— Я тут недалеко, — продолжал водитель, — все ваши покупки в моем багажнике, и — не хотите ли вы поехать куда-нибудь?
— А как вы считаете, есть ли библиотека, которая будет сегодня открыта? — спросила я, поразмыслив.
— Да, я знаю такую, — ответил водитель. — Она открыта всегда: двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году.
— Странно, я о такой никогда не слышала.
— Может быть, потому, что общались не с тем, с кем надо, — ответил он и повесил трубку.
Натягивая новый комбинезон цвета молочной ириски, я раздумывала о том, какой жуткой кашей был мой вчерашний день. Вот бы существовала волшебная формула, дающая возможность жить упорядоченно, этакая экзистенциальная версия Десятичной системы Дьюи. Но нет, хаос — злостный сорняк, буйно растущий даже без солнца и воды и забивающий хрупкие цветы безмятежности и покоя. А я люблю Десятичную систему Дьюи и самого мистера Мелвилла Дьюи за то, что он ее изобрел; поэтому и кота назвала в его честь. (Второй назван в честь Трумэна Капотэ, дабы напоминать мне, что певец и песня, так же как и писатель и его книги, вещи разные.) Еще у меня была кошка, ласковая девочка необычного абрикосового окраса, которой нравилось плавать у меня в ванне; ее я назвала Нимуэ, в честь Мерлиновой «водяной красотки». Два года назад она вместе с клеткой пропала в аэропорту Сиэттл-Такома, и я до сих пор скучаю по ней каждый день.
* * *Всегда открытая библиотека была создана популярной и сделавшей головокружительную карьеру киноактрисой, которая утверждала, что с той поры, как закончила школу, и до момента, когда ей стукнуло пятьдесят и она распрощалась с шоу-бизнесом, была так занята, что не прочитала ни книги. Отойдя от дел, она с такой страстью набросилась на литературу, что, умирая — девяносто четырех лет от роду, — была владелицей коллекции, включавшей в себя более миллиона наименований. По завещанию Мики Ханамити (так звали эту актрису), все книги, а также крупная сумма денег и роскошный тюдоровский особняк в районе Дэнэнтёфу переходили фонду ее имени с целью создания библиотеки, которую следует назвать «Всегда открытой»: в надежде, что она будет работать и процветать до скончания времен.
— Ах, что за дворец! — воскликнула Бранвен, когда они катили по обсаженной вязами подъездной аллее.
— Да, — согласился водитель, — мне особенно нравится соединение дерева с камнем в декоративной отделке, хотя, конечно, это, скорее, елизаветинский, а не тюдоровский стиль, и обрамление окон с использованием свинца тоже очень удачно. Кстати, дом куплен был в Англии и заново собран здесь.
— Вы сказали сейчас больше слов, чем за все время нашего знакомства, — заметила Бранвен.
Шофер смутился и, как заподозрила Бранвен, залился краской, хотя это и трудно было разглядеть под темными очками, которые он не снимал ни днем, ни вечером.
— А вы хорошо в них видите? — спросила она как-то раз, вначале, и он заверил ее, что линзы-хамелеоны пропускают достаточно света.
Войдя в библиотеку, Бранвен сразу почувствовала удовольствие и радостно зашагала по красиво обставленным комнатам, глазея на уходящие под потолок стеллажи, заполненные книгами на английском, французском, японском. «Здесь мне лучше всего, — пронеслось в голове. — Здесь все исполнено смысла и не грозит превратиться в отталкивающую возню с похотливым обманщиком (пусть даже и привлекательным на фотографии или в свете огней лимузина) где-нибудь на заднем сиденье машины».
Через два часа Бранвен покончила с поисками. Теперь она знала о Бэнтэн, Бисямоне и храме Хэбигадзака раза в три больше, чем вначале, но на Заклятье Змеи удалось найти только одну отсылку, да и то косвенную. «Существует поверье, — говорилось в довольно старом наукоподобном трактате, — гласящее, что не знающий удержу дух Богини Змей обитает в некой конкретной белой змее и раз в двенадцать лет входит в человеческую особь женского пола, которая к ней прикоснется. Можно было бы провести интересное долговременное исследование, изучив поступки и ощущения полагавших себя «заколдованными» женщин, но, к сожалению, такие попытки еще не предпринимались. Участвующая в действии змея несравнимо моложе заявленного возраста, скорее всего, ей нет не только тысячи, но даже десяти лет: змеи живут недолго. Однако ритуал — яркий и завораживающий, и в этом, очевидно, и заключается главная его привлекательность».
