Филис Каст - Богиня роз
- Ладно, а какую позу мне принять?
Он подошел к постели и мягко прижал Микки спиной к мехам, чтобы она легла на бок так, как будто он сам лежит рядом с ней. Потом рассыпал ей волосы по плечам и груди, и они укрыли ее кремовую кожу медной вуалью. Одну руку Микки закинула за голову, а другую положила на постель ладонью вниз, как будто только что ласкала Астерия. Потом снял одеяло, прикрывавшее Микки до талии, и оставил ее полностью обнаженной. Микки подняла на него вопросительный взгляд.
- Тебе холодно? - спросил он.
- Ну, если мне станет холодно, ты ведь меня согреешь?
Астерий расхохотался.
- Когда закончу работу. А прямо сейчас полежи неподвижно и закрой глаза.
Он вернулся к краскам и кистям.
- Я должна закрыть глаза? Мне бы хотелось смотреть на тебя.
Астерий оглянулся на нее через плечо.
- Меня никогда не перестанет удивлять, что тебе нравится на меня смотреть.
- Мне не только смотреть нравится, - соблазнительно улыбнулась Микки.
- Не двигайся, - усмехнулся он, не скрывая удовольствия.
Он начал работу, и его кисть двигалась дерзко и быстро, кладя мазки прямо поверх изображения розовых садов Талсы, скрывая их под новым слоем краски, как будто Астерий заменял одну картину реальности другой.
- А можно мне говорить с тобой, пока ты работаешь, или тебе нужно сосредоточиться? - шепотом спросила Микки, несколько ошеломленная прекрасной и сияющей версией самой себя, возникающей под его кистью.
- Можешь говорить. Но я могу и не ответить. Когда я пишу, я иной раз забываю, где нахожусь.
- В моем прежнем мире это называют «измененное состояние сознания». Я читала статью об этом. Такое случается с художниками, писателями, спортсменами. Это как-то связано с эндорфинами мозга. То есть предполагается, что ты делаешь что-то особенно удачно, если можешь войти в это состояние.
Астерий хмыкнул.
- А ты всегда входишь в измененное состояние, когда пишешь картины?
- Да. Обычно.
Он прищурился, рассматривая Микки, потом снова отвернулся к стене пещеры и изобразил длинную плавную линию ее талии, бедра и ноги.
Микки наблюдала, как он работает, и думала о его таланте и о красоте, которую он с виду так легко создавал, хотя и был долгие века изгнанником, отверженным. «Джии, прошу, сдержи свое слово…» Потом она заставила себя отвлечься от мыслей об обещании своей служанки, боясь, что Астерий слишком пристально всмотрится в ее лицо и прочтет грустные мысли.
Лучше думать о нем. О том, как он страстен, нежен, и полон сюрпризов… например, оказался необычайно талантливым художником…
И тут Микки кое-что вспомнила.
- Астерий, а кто та женщина, что написана на стене первой комнаты?
Рука Астерия застыла, не завершив мазок. Не глядя на Микки, он ответил:
- Это Пасифая, моя мать.
- Я так и думала, - пробормотала Микки. - Она очень красива.
- Я запомнил ее именно такой.
Микки хотелось попросить его, чтобы он и ее саму запомнил такой же прекрасной. Попросить прощения за свои ошибки и за боль разлуки, неизбежную после того, как она уйдет. Попросить просто помнить, как они любили друг друга. Но она знала, что не сделает этого. Она могла лишь надеяться, что, когда придет время, Астерий простит ее за то, что она смертна. Микки закрыла глаза, боясь, что если будет и дальше смотреть на него, то невольно сболтнет, что думает, - признается ему во всем и начнет умолять помочь ей найти выход из всей этой путаницы.
Каким- то образом Микки заснула. Она это поняла только тогда, когда открыла глаза и обнаружила, что в комнате уже не так много света, а Астерий спит рядом с ней. Микки несколько мгновений лежала неподвижно, прислушиваясь к его глубокому ровному дыханию. Потом осторожно выбралась из постели и тихонько закуталась в хитон. Она не смотрела на стену, пока не застегнула его на плече. А потом глянула туда -и ахнула, прижав ладонь ко рту. Он изобразил ее похожей на богиню! На портрете Микки спала, слегка приподняв уголки губ, словно ей снился чудесный сон. Кожа выглядела живой, тело - роскошным и манящим. И Астерий написал ее спящей совсем не на меховом ложе. На картине Микки лежала на постели из лепестков роз - лепестков роз «микадо».
Микки обернулась и посмотрела на Астерия; ей хотелось разбудить его и немедленно заняться с ним любовью. Но она не могла себе это позволить. Она должна была проверить розы. «Если моя интуиция ошибается, - пообещала себе Микки, - я вернусь и разбужу его, и мы будем любить друг друга все утро». И, больше не оглядываясь на Астерия, она, бесшумно ступая босыми ногами, вышла из спальни.
Солнце еще не взошло, но небо на востоке уже было не черным, а серым, что означало приближение рассвета. Трава под ногами Микки была холодной и сырой; она обогнула утес, спеша добраться до дорожки, ведущей вверх, мимо горячих источников, вокруг ее балкона и дальше, в центр садов. Микки не позволяла себе отвлекаться даже мысленно. Она быстро взбежала по ступеням, едва глянув на исходящие паром ванны, не желая вспоминать, как приятно было купаться здесь в компании служанок и как ей хотелось снова окунуться в горячую воду. На ее балконе никого не было, и в спальне тоже, но Микки видела, что в очаге приветливо горит огонь, а рядом с кроватью стоит зажженный канделябр. Микки закусила губы и отвернулась от мирной картины.
Она спустилась по ступеням и вошла в сад. Она выбрала ту дорожку, что вела прямиком к центру Царства роз, к храму и фонтану. Микки изо всех сил старалась думать о розах, а не о стихиях или Астерии. Она не хотела, чтобы те по ошибке решили, будто она их зовет. То, что она должна сделать, она должна сделать в полном одиночестве. Впрочем, ей нетрудно было думать только о розах. Они как будто сами поглотили ее мысли…
Плохо… Боже, как ей было плохо! Чем ближе Микки подходила к центру этого мира, тем хуже она себя чувствовала. Два или три раза она останавливалась и осматривала клумбы, которые всего несколько дней назад стараниями женщин подверглись обработке и подкормке. Теперь все эти кусты покрывали черные пятна гнили Похитителей Грез, и от них пахло смертью.
Интуиция ее не подвела, вот только все оказалось намного хуже, чем Микки могла себе представить. Гниль расползалась с невероятной скоростью. Ни одна болезнь из мира смертных не смогла бы опустошить сад подобным образом. Но эта гниль не принадлежала миру смертных. Это была своего рода манифестация зла, и инстинкт подсказывал Микки, что есть лишь один способ победить ее.
Освещенный факелами, храм Гекаты был похож на чудесное видение, а пение воды, льющейся из огромного фонтана, создавало волшебное музыкальное сопровождение. Но Микки не задержалась там. Она спешила дальше, пока наконец перед ней не загорелись огни, освещавшие Стену роз. Ей нетрудно было отыскать те кусты, которых коснулась ее кровь. Они были единственными яркими пятнами цвета среди темноты, угасания и смерти.
