Триумф королевы, или Замуж за палача (СИ) - Кос Анни

Мне осталось только пожать плечами: на что рассчитывали эти люди? Предателей не любят обе стороны, даже очень полезных предателей. Ими пользуются, им милостиво улыбаются, возможно, даже жалуют пару наград, а потом скорбно вздыхают на похоронной церемонии, сетуя на досадный несчастный случай в подворотне или слабое здоровье покойного. Даже если при жизни покойный был крепче быка и не имел привычки шляться темными переулками в одиночестве.

— Но сама Агнес не имеет права наследования, — я упорно искала лазейку, не желая признавать поражение. — Она иностранка. Разве может титул регента принадлежать тому, кто представляет интересы другого государства?

— Она уже много лет носит корону, — вздохнул фон Кёллер. — Переняла наши обычаи, традиции и язык. Она набожна, скромна и ни разу не выставила себя в дурном свете. К тому же доказала, что умеет смотреть в лицо трудностям. Как ни крути, это может качнуть чашу весов в её сторону.

— Идеальная репутация и деньги южных торговцев - мощный рычаг.

— Перед советом стоит нешуточная дилемма, миледи.

— А что, если попробовать поговорить не с Агнес, а с настоящей матерью ребенка? Объяснить, в какую опасную игру она пытается ввязаться, предостеречь, уговорить отречься от своих слов. Где эта женщина?

— Во дворце, — отозвался Леон Фишер. — Занимает одну из королевских комнат, чтобы неотлучно быть при сыне, не принимает никого для личной беседы, всегда остается в тени Агнес или Жаньи. Боюсь, её влияние в этом вопросе незначительно.

— Я немного её помню. Клиа фон Мегиль, урожденная Шваббе. Ей хватило наглости завертеть роман с дядей не только на виду у Агнес, но и при молчаливом одобрении собственного законного супруга. Правда закончилось всё еще стремительнее, чем началось, и я надеялась, что здравый смысл все-таки возобладал.

— Очевидно нет, если она не постеснялась притащить ребенка к эшафоту, залитому кровью его родного отца, — фыркнул фон Кёллер.

— А может, всё было иначе? — тихо обронил Карл, и все повернулись к нему. — Мы не знаем, как Агнес и Жаньи уговорили леди Клиа принять именно такое решение. Надеюсь, никто из присутствующих не сомневается, что её могли заставить? Мы не знаем, почему ей не дают права голоса, и по-большому счету, это совершенно не важно. Есть факт: наследник мужского пола, с родовой магией, признанный отцом и претендующий на корону. Мы должны думать не о том, как это стало возможно, а о том, что делать дальше.

— Даже если Клиа фон Мегиль или Агнес Догмар откажутся от борьбы сейчас, — донеслось хмурое из дальнего ряда, — нет никакой гарантии, что повзрослевший мальчик самостоятельно не заявит о своем праве спустя многие годы.

— Тогда, милорды, он должен оказаться вне игры навсегда, — я внимательно осмотрела лица собравшихся, не без удивления отмечая, что далеко не для всех это предложение стало неожиданностью. Более того, много кто кивнул, выражая полное согласие.

— Правильно ли я понимаю, — проскрипел старик Хёхнербрин, один из тех, кто приехал в столицу совсем недавно, — что мы говорим о смерти этого ребенка?

— Мы говорим о многих смертях, — фон Кёллер поднялся на ноги и уперся кулаками в стол. — Вашей, почтенный, моей, наших детей. О тех, что уже случились, о тех, что неизбежно будут дальше. Думаете, кто-то из нас с вами сможет спокойно жить дальше под пристальным взором леди Агнес? — он хмыкнул. — Ну, возможно, год или два. Затем с нами расправятся. Тихо и спокойно, убирая по одному до тех пор, пока сама память о нас не сотрется. Она не простит.

— Формально, это даже нельзя назвать заговором, — уперся Хёхнербрин. — К тому же, насколько я помню, их с Фердинандом жизнь была омрачена многими недопониманиями, а теперь Агнес сможет повторно выйти замуж или хотя бы править так, как сочтет нужным. Мы оказали ей огромную услугу, так к чему ей мстить?

Я не сдержала горький смешок и, рухнув в кресло, закрыла глаза:

— Даже самая искренняя её благодарность ничего не изменит. Она играет роль матери наследника, роль вдовы короля, и к этой роли есть определенные требования. Агнес будет вынуждена покончить с нами, чтобы укрепить свой авторитет и подавить сомневающихся. Чтобы показать соратникам, что бывает с предателями. В конце концов, чтобы создать благоприятную основу для будущего брака юного наследника, ведь никто не решится на союз с государством, погруженным в вечную междоусобицу.

— А как поступим мы, если совет выберет нашу сторону? Разве мы не сделаем того же самого? — Я вздрогнула и выпрямилась. Карл поднялся со своего места и глядя только на меня, отрывисто произнес: — Милорды, прошу вас оставить нас ненадолго. На правах старого друга семьи я хотел бы поговорить с леди Сюзанной с глазу на глаз.

Несколько мгновений в комнате висела тишина, затем раздался скрип отодвигаемых стульев, шорох шагов и звук закрытой двери. Карл взъерошил волосы и ослабил шейный платок.

— Вики, скажи, пожалуйста, что это все, — он неопределенно обвел рукой комнату, — дурацкая шутка.

Я тоже встала со своего места, чувствуя себя неуютно под его гневным взглядом.

— Что ты не имела в виду того, что сказала. Я понимаю, последние месяцы были не из легких и всем нам, а тебе особенно, пришлось пройти через многое, но я отказываюсь верить, что ты так спокойно говоришь об убийстве невинного ребенка. Твоего кузена, кстати, пусть и не совсем законного.

Я прищурилась, не спеша отметать обвинение. Карл слегка побледнел.

— Так это не фигура речи? Не ошибка, не блеф?

Я отрицательно качнула головой.

— Ему даже трех не исполнилось, — тихо произнес Карл. — Он еще не понимает, в какое болото угодил. Он ни в чем не виноват. Не делай этого, умоляю.

— А что я должна делать? — внезапно взорвалась я. — Смириться и ждать, пока меня отправят на плаху вслед за дядей? Снова бросят в подвал, изнасилуют и убьют? Выставят на площади в позорных колодках или закроют в очередной заброшенной обители?! Скажи мне, как я должна поступить!

— Договариваться, — резко бросил он. — Пойти на уступки. Поговорить с Агнес. Поискать решение или хотя бы его подобие. Сделай свои требования и желания предметом торга.

— И что мне ей предложить? Верность и преданность? Любовь, милосердие, прощение, безоблачное будущее? У меня нет ничего, что заинтересовало бы её больше, чем власть.

— У тебя есть совесть. По крайней мере была, — горько произнес Карл. — У той Сюзанны, которую я любил, было сердце. Живое, трепетное, пусть и не всегда справедливое. У тебя были мечты, надежды, принципы. И где они?

— Остались в прошлом. — Я гневно оттолкнула стул, словно он был в чем-то виноват, и подошла к Карлу на расстояние вытянутой руки. Щеки горели от гнева, а пальцы сами собой сжались в кулаки. — Там же, где моя вера в людей, доброту и справедливость. Я говорила, что изменилась больше, чем тебе кажется. Ты не знаешь, чем я заплатила за то, чтобы быть здесь, просто дышать, видеть солнце и небо, называться именем, данным мне при рождении. Кто ты такой, чтобы укорять меня за жестокость? Откуда у тебя право судить меня?! Ты ни-че-го не знаешь обо мне.

Ярость накрыла меня безумной волной и, не сдержавшись, я воепила Карлу пощечину. Он не успел закрыться. Пошатнулся, отступил. Медленно поднял руку, коснулся кончиками пальцев лопнувшей губы, упрямо тряхнул головой:

— Ты права, не знаю. Но не потому что не спрашивал, а потому что ты не считаешь нужным рассказать. Ни о заключении, ни о той обители, ни даже о том, какой жизнью ты живешь. Ты отталкиваешь меня раз за разом, хотя я не враг тебе. Ты скрывала имена своих союзников, пожертвовала жизнями сотен невинных людей, чуть не спровоцировала голод. Я молчал, уговаривая себя, что это вынужденные жертвы. И не спрашивал, от чьей руки и как именно умер Фредерик Глосси, наивно надеясь, что это все-таки был мэтр, а не ты. Я и сам натворил слишком много. Но всему есть предел, Сюзанна, иногда стоит остановиться и посмотреть назад, чтобы понять, какой огромный путь ты прошла и куда направляешься. Мы уже добились справедливости и восстановили честное имя герцога, твое имя. Это ли не победа?