Екатерина Оленева - Красный цветок
— Какую цель вы преследуете?
— Мои ответы тебе ничего не дадут.
— Просто — скажи!
— Но почему я должен?
— Потом что больше не кому. Я твоя дочь. Ты не можешь держать сторону моих врагов. Ты ведь понимаешь, что для этих людей я не более, чем средство в достижении цели? Что они, не задумываясь, уничтожат и меня, и тебя? Неужели ты будешь спокойно наблюдать, как это происходит?
Санрэн*но молчал.
— Зачем им понадобилось открывать Врата? — продолжала допытываться я.
— Оставь меня в покое, Одиф*фэ!
— Ответь.
Я не замечала, что магия порывистым ветром задувает между нами. Как просительные интонации в голосе сменяются повелительными, властными.
Рыжий, беспомощно озираясь, пятился назад.
— Я не знаю! Просто — не знаю! — Мужчина, выставил вперед руку, стараясь от меня загородиться. — Зако*Лар нашел меня, рассказал о тебе. Хорошо заплатил, чтобы я изобразил ту сценку с захватом. Потом я рассказал тебе о том, кто я. Как он и настаивал.
— Зако*лар? — удивилась я. — Но я думала, что это был…
— Я всего лишь наемник, — испуганно тряс головой Рыжий. — Понятия не имею, что происходит на самом деле.
— Значит, ты не отец мне?
— Нет, это — правда. В этом я не лгал. Увы!
— Убирайся! — со злобой набросилась я. — Немедленно убирайся вон! Ты — отвратителен более других! Ещё раз попадешься мне на глаза, и я потружусь раскрыть Врата для тебя лично!
Папаша ретировался с поразительной скоростью. Он трусил и даже не считал нужным этого скрывать.
Я села, сжимая пальцами пульсирующие виски, стараясь унять клокотавшую ярость. Осознать, почему я чувствую себя разочарованной. Но в благословенном одиночестве пришлось оставаться не долго. Двустворчатые двери вновь распахнулись, пропуская в комнату девушек-дроу. Красотой, на мой субъективный вид, это темное племя не блистало. А может быть, я просто не умею ценить прелесть порождений ночи. Высокие, тонкие, жилистые, словно мужчины, девушки отличались от них лишь наличием грудей.
— Нам приказано прислуживать, — горделиво склонила голову одна из девушек.
— Это честь для нас, — продолжила её товарка.
Их глаза, затянутые матовым мраком, казались незрячими.
— Нам поручено передать вам приглашение на праздник, устроенным в Вашу честь.
Девушки положили к ногам приготовленный наряд. Видимо, Миа*рон решил развлечь меня в своей любимой манере — тряпками. Костюм состоял из кожаных штанов, обтекающих бедро, словно вторая кожа, жилета, застегивающегося на застежку-"молнию", сапог на высоких острых каблуках. Случись дойти до драки, прыгать и бегать на таких будет крайне не удобно.
Девушки с поклоном предложили в дополнение к наряду несколько браслетов, украшенных острыми шипами. И удалились, не запирая за собой дверей.
Темный коридор освещали факелы. В воздухе распространялся тяжелый, удушливый чад. Ступени круто уводили вниз. Камень довлел со всех сторон. Отчаянно хотелось нарисовать знак священного Светлого Круга Жизни, — самого сильного оберега против нечисти. Но оставалось решить вопрос, по какую сторону линии окажусь я сама?
С каждой новой ступенькой мрак сгущался плотнее. Алое, безумно мечущееся под порывами сквозняка, пляшущее пламя, искажало форму предметов. Неприятные, резкие крики, то ли боли, то ли извращенного экстаза, раздражали слух. Заставляли сжиматься сердце.
Я была готова к смерти. Даже самая страшная боль не длится бесконечно. И в этом наше, смертных, преимущество перед теми, кто лишен возможности заплатить отсутствием мысли и чувства за отсутствие боли и памяти. Человеческая плоть хрупка. Со смертью уходит все. Страшнее выжить, утратив память и душу.
"О, Светлые Силы, помогите. Сохраните во Мраке", — прошептала я короткую молитву.
Интересно, слышат ли Боги молитвы демонов? Наверное, слышат. Ибо мы тоже их творение, хоть и темное.
Фигуры склонились в низком поклоне, распахивая передо мной двустворчатые двери. Доски, по которым я шла, не сбавляя шага, источали характерный пьянящий аромат крови, боли и похоти.
Мы, демоны, питаемся исключительно кровью, болью, похотью смертных. А самое сытное, самое вкусно блюдо — людская жизнь. И нет возможности людям заключать с нами союз, потому что договоры бессильны перед голодом.
Мы жрем людей. Все, без исключения демоны — от примитивнейшего набора клыков и зубов до обольстительнейших, богоподобных, чья плоть сплетена из лунных лучей и алмазных граней, демоны не более, чем каннибалы.
Стояла тишина. Сжатая, словно пружина.
Затем она взорвалась, треснула, как пережатая гитарная струна:
— Хвала Матери Тьмы!
— Осанна!
— Тьма и её дети!
— Пусть сгинет истинное порождение Бездны — Свет!!!
Часть меня, древняя и сильная, откликнулась, заворочалась, довольная и уверенная в том, что все правильно: я там, где должна быть; происходит то, ради чего я пришла в этот мир.
Я воплотилась, чтобы сбылось древнее пророчество, исполнения которого так жадно предвкушают копошащиеся внизу твари.
— Литу*эль! Литу*эль! Литу*эль! — неслось из мрака, слегка согретого свечами.
Сотни рук, тел тянулись ко мне.
Добровольная жертва.
— Возьми их, — искушающий шепот. — Они любят получать боль не меньше, чем ты — дарить её.
На мгновение померещились зеленые расширенные глаза Эллоис*сента, безотрывно заглядывающего в душу. Светлые и прекрасные, как звезды… и руки Миа*Рона на белой мальчишеской коже.
Белая простыня. Алые капли крови. Гибкая ранимая шея. Гладкая грудь, по которой острые когти чертят кровавую сеть. Боль в глазах. Стоны, рвущиеся с губ. Руки, судорожно цепляющиеся за складки материи. Сдавленные крики. И вкус боли, пряный, насыщающий, утоляющий. Ломкий хрупкий свет — уходящий, гаснущий. Желание, похоть. Извращенное желание демонов, не схожее с людскими: вонзить когти в тело, вонзить когти в душу. И жрать, тянуть, сосать, вытягивать, словно струны. Брать, не щадя.
Людское тепло и чувства, — лучшие наркотик, лучшая сладость и наивысший оргазм. После которого от человека ничего не остается. Груда пепла. Но плата ли это за наслаждение, которое людям не доступно?
— Хвала Матери Тьмы!
— Осанна!
— Тьма и её дети!
Ветер, бьющий в лицо, раздувал жажду. Опьяняя, стирал сдерживающие начала. Блики и тени — вот все что осталось от мира. Тревоги, ярость, любовь и обида — все растворялось в голоде. Я хотела взять, сжать и высыпать раскрошившуюся оболочку. Звериный рев, заставивший завибрировать пол, жутким эхом прошедший по зале, гармонично влился в общий фон диких истошных воплей — я больше не чувствовала себя человеком. Голод, злая радость, ощущение, будто за спиной реют черные крылья. Чувство полной свободы!
