Дина Лампитт - Изгнание
Джоселин был похож на сжатую пружину, – она никогда раньше не замечала, чтобы он так вел себя. Ужасы войны и постоянные встречи со смертью, казалось, убили в нем бесшабашного повесу, и на его месте появился спокойный серьезный человек, чьи глаза теперь внимательно и неотступно следили за ней, скрывая в своей глубине все чувства. В конце концов, это неотвязное внимание с его стороны сделалось невыносимым, и Николь решила открыто поговорить с ним.
– Дорогой, почему ты все время на меня так смотришь? Надеюсь, ты не ревнуешь к Карлу и Руперту? Они просто играют, флиртуя со мной, и делают это в основном из-за того, чтобы позлить друг друга.
Он улыбнулся, на минуту к нему вернулось прежнее чувство юмора:
– Нет, любимая, я не ревную тебя. Связь, существующая между нами, все больше убеждает меня в том, что ты меня любишь.
– Тогда, что тебя беспокоит? Может быть, Сабина?
– Нет, моя дочь полностью выздоровела еще до того, как я покинул Девон, чтобы возвратиться к тебе.
– Тогда я сдаюсь.
Смуглое лицо сделалось серьезным:
– Все дело в том, что меня постоянно преследует какое-то неясное чувство, но мне кажется, если я скажу тебе об этом, ты просто посмеешься надо мной.
– Мне никогда не хотелось над тобой смеяться, – ответила Николь, понимая, что это действительно единственный человек, на чувства и поступки которого она никогда бы не смогла наплевать. – Ну, пожалуйста, скажи мне, что тебя так беспокоит.
– Меня не покидает странное предчувствие, что ты уйдешь от меня.
– Как? Ты думаешь, я собираюсь умереть?
– Нет.
– Но измену ты тоже не можешь иметь в виду, ведь ты сам сказал, что знаешь, как я люблю тебя.
Джоселин покачал головой, и длинные кудрявые локоны заколыхались у его лица:
– Это глупо, я прекрасно понимаю, но никак не могу отделаться от этого чувства.
Вдруг в душе Николь родился страх, она вспомнила предсказание цыгана и произнесенные им слова: «Ты можешь уйти, если захочешь, это полностью в твоей власти».
– Но я не хочу никуда уходить, – протестующе сказала она, и лишь в этот момент поняла истинное значение произнесенных ею слов.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
– Нет, не то, – сказал Уильям Добсон, отступая на шаг от холста и глядя на него, прищурив глаза, – слишком счастливое выражение лица. Если вы еще не потеряли терпение, миледи, я бы хотел, чтобы вы сели немножко по-другому.
– Но можно я хотя бы взгляну на то, что уже нарисовано? – спросила Николь, почти умоляюще.
Ее удивляло то, что художник не хочет показать ей ее собственный портрет, хотя в глубине души она понимала нежелание главного королевского портретиста показывать работу, которая была не закончена.
– Я бы не хотел этого делать, – ответил он, улыбаясь. – Портрет не готов к тому, чтобы его можно было критиковать. Вы понимаете, что я хочу сказать.
Николь кивнула и поднялась:
– Как не отрепетированная пьеса?
– Вот именно.
– Тогда приходите завтра в это же время, если это вас устроит.
Добсон поклонился и начал собирать кисти.
Портрет был заказан в январе, незадолго до того, как Джоселин опять отправился на войну. Неизбежность новой разлуки угнетала их обоих, и позирование художнику было неплохим способом отвлечься от мрачных мыслей. Сейчас Добсон был завален заказами, плату он брал вперед, и среди придворных ходили слухи, что принц Руперт заплатил ему за копию портрета леди Аттвуд. Внимательно глядя на художника, Николь боролась с желанием спросить у него, правда ли это.
Как бы прочитав ее мысли о принце, Уильям Добсон неожиданно сказал.
– Я недавно закончил портрет принца Руперта, его выражение глаз так же трудно передать, как и ваше.
– Что вы имеете в виду?
– То, что так же, как и у вас, в его глазах отражается часть его души, но, без всяких сомнений, он, так же как и вы, очень хорошо умеет прятать свои тайны.
Николь удивленно подняла брови, но ничего не ответила.
– Может быть, вам это будет интересно, – продолжал художник, – но одно время я имел привычку пробираться в Палату Общин и делать просто наброски или писать портреты ее членов. Именно там мне удалось сделать рисунок с представителя от Хантингдона, полковника Кромвеля. Теперь о нем много говорят.
Николь почувствовала, как у нее по спине пробежал холодок.
– Расскажите мне о нем, – попросила она.
– Его глаза горят ярким синим огнем, огнем фанатизма. Он посланец Бога, хотя далеко не самый любимый.
– О чем вы говорите, мистер Добсон?
– Я говорю о том, что за его внешней непривлекательностью, вы же знаете, у него очень некрасивое бородавчатое грубое лицо, он лыс и очень неряшлив, так вот, за этой внешностью скрыты невероятные жестокость и самоотвращенность, которые очень напугали меня. Он считает, что послан на нашу грешную землю Богом и должен изменить мир по его указанию. И он сметет со своего пути каждого, кто попытается помешать ему. Я считаю, леди Аттвуд, что полковник Кромвель – самый опасный из всех парламентариев, потому что он подобен лошади, на глаза которой надеты шоры, он не видит ничего, кроме своей цели, и человеческие слабости не доступны его пониманию.
– И все же, он не стал известен всем и каждому, – медленно ответила Николь.
Художник, казалось, не обратил внимания на странность ее фразы.
– Я пришел к такому заключению о нем, потому что мне довелось рисовать его портрет и слушать его речь.
– Вы очень наблюдательный человек.
– Художники все такие, – произнес Уильям Добсон и вышел из комнаты.
Постояв несколько секунд, задумчиво глядя на закрывшуюся за ним дверь, Николь тоже поспешила выйти из комнаты, так как ей надо было переодеться к званому вечеру, который устраивала королева.
Был март 1644. Миранде несколько дней назад исполнилось два года. Чуть больше двух лет назад Николь оказалась в семнадцатом столетии. Сейчас, когда она размышляла об этом, ее начинала мучить головная боль – такой невероятной казалась ситуация. Но когда она думала о Джоселине, о тех странных отношениях, которые их связывали, ей начинало казаться, что она всегда жила здесь, и то, что казалось ей игрой, было на самом деле реальностью. Ей предстояло сыграть роль в спектакле, главной героиней которого была Генриетта-Мария, и в задачу Николь входило вместе с другими придворными дамами развлекать и повышать дух унылой беременной королевы.
Николь, получившая возможность уже несколько месяцев наблюдать за королевой, проникалась все большей любовью к этому крошечному созданию – жене английского короля. Николь считала тело Арабеллы миниатюрным – по сравнению со своим собственным, – но даже рядом с Арабеллой Генриетта-Мария выглядела почти карлицей. Ее маленький рост особенно бросался в глаза, когда она стояла рядом с королем: хотя он сам был всего пять футов, четыре дюйма ростом, ее темноволосая макушка едва доходила ему до плеча. И все же эти два маленьких человечка были главными персонажами в величайшей трагедии, когда-либо разыгранной на земле Англии.
