Дина Лампитт - Изгнание
Брат удивленно уставился на нее:
– Что ты об этом можешь знать?
– Достаточно, – сердито ответила она, – не забывай, что я пробыла в Оксфорде гораздо дольше тебя и прекрасно вижу все те изменения, которые произошли после приезда королевы.
– Да как ты можешь так говорить?
– Могу, потому что это правда.
– Пожалуйста, – резко оборвала их Николь, – прекратите. В других семьях ссорятся из-за политических убеждений, но вы-то оба на одной стороне.
Они выглядели смущенными, как двое поссорившихся детей.
– Извини, – пробормотал Генри.
– Ты тоже меня извини, – неохотно ответила Джекобина.
– А вот сейчас я увидела человека, которого действительно ненавижу, – произнесла Николь, стараясь отвлечь их внимание, – я просто не представляю, как это чудовище могли назначить губернатором Оксфорда.
– Но королева о нем хорошего мнения, – тут же парировал Генри.
– Тогда она, без всякого сомнения, очень заблуждается, – ответила Николь, надеясь, что это замечание не прозвучит слишком нетактично по отношению к королевской особе, потому что она была уверена, что сэр Артур Астон – настоящий садист, достойный быть разве что начальником нацистского концентрационного лагеря.
Недавняя эпидемия тифа, называемая суеверными гражданами «военной лихорадкой», унесла жизнь прежнего губернатора сэра Уильяма Пеннимана, и на его место Генриетта-Мария назначила сэра Артура. Он был таким ярым и жестоким католиком, что многие католики даже отказывались считать его своим единоверцем. Из-за его жестокости его ненавидели все. Однажды он приказал, чтобы солдату, которого он за что-то невзлюбил, отрезали кисть. Теперь весь свой садизм и жестокость он вымещал на жителях Оксфорда. Даже сейчас, когда знатные полководцы и придворные собирались на совет, на главном перекрестке города была установлена виселица и еще одно приспособление для казни под названием «лошадь». Оно представляло собой две сколоченные доски, на которых несчастного, совершившего преступление, заставляли «проскакать» с привязанным к ногам мушкетом.
От Эммет Николь знала, что за голову губернатора тайно назначено большое вознаграждение, и что когда он куда-нибудь выходит, он берет с собой четырех охранников, одетых в длинные красные куртки, чтобы их можно было издалека заметить; они были вооружены до зубов, и самым грозным их оружием были алебарды – топоры с длинными ручками.
– Он настолько ужасен, – произнесла Джекобина, становясь на сторону подруги и не обращая внимания на слова брата, – что мне кажется, его ждет самая ужасная смерть.
– Зато он великолепно поддерживает порядок в городе, – сказал ее брат, но женщины уже не обращали на него внимания, потому что во двор въезжал последний всадник – принц Руперт.
Джекобина вздохнула, а Николь уставилась на него во все глаза, понимая, что перед ней один из самых удивительных людей истории: по-настоящему смелый воин, который, несмотря на это, обладает душой и чувствительностью великого актера.
Принц был одет в черное, его костюм, правда, оживлял пояс любимого им ярко-красного цвета; на голове была шляпа со знаменитым набором перьев, которую он всегда надевал даже в бою, тогда как другие защищали голову шлемом; ноги украшали сапоги с причудливой бахромой, которые он тоже очень любил. Рассмотрев принца очень внимательно (благо ей в первый раз представилась такая возможность), Николь обратила внимание на темную массу волос, спадающих до плеч, длинный прямой нос и рот, настолько чувственный, что было трудно поверить в то, что он не проводит все свое время, занимаясь любовными утехами. В этом молодом человеке чувствовалась какая-то загадка, он был совсем не таким, каким хотел всем казаться. В человеке, который на первый взгляд казался красивым и бравым солдатом фортуны, были скрыты какие-то более могущественные силы. Под лоском и обаянием Руперта, под его независимой манерой одеваться и вести себя, скрывались большой ум, темперамент, огромная отвага и непоколебимая решимость. Это была натура, обладающая не только пытливым умом, но и любознательным отношением ко всему сущему.
До смерти боявшиеся его «круглоголовые» верили, что принц находится под покровительством самого дьявола, а собаку принца Руперта, белого пуделя по кличке Бой, сопровождавшего его повсюду, считали посланцем Сатаны. Руперт научил своего любимца подпрыгивать высоко в воздух при слове «Карл» и ложиться на спину, задрав лапы, при слове «Пим» (такова была фамилия члена Парламента), и все, кто был суеверен, изрядно нервничали, видя этот трюк.
Почувствовав, что на него устремлено слишком много глаз, принц поднял голову и снял шляпу, приветствуя дам, наблюдающих за ним из окна. При этом его собственные глаза сверкнули, не уступая в блеске драгоценным камням, а на лице появилась наигранная официальная улыбка. Тем временем Бой, наверняка подчиняясь тихо произносимой команде, завалился на спину и притворился мертвым.
– Доброе утро, – громко сказала Джекобина, не обращая внимания на своего брата, который пробормотал:
– Расфуфыренный попугай!
– Доброе утро, – ответил принц и одарил их еще одной улыбкой, на этот раз более лучезарной.
После этого лицо его сделалось как всегда серьезным, и он быстро вошел в дом.
– Как ты думаешь, он заметил меня? – прошептала Джекобина.
– Конечно, – ответила Николь, хотя у нее возникло неприятное ощущение, что взгляд принца был обращен, скорее к красивой и яркой Арабелле, нежели к ее маленькой, похожей на эльфа, подруге.
– Прошли все члены совета? – спросила она у Генри Джермина, как бы между прочим меняя тему разговора.
– Да, все.
– Тогда, мне кажется, мы можем продолжить игру.
С этими словами Николь отвернулась от окна и взяла в руки карты, но, продолжив игру, она, как ни старалась, не могла забыть, как Руперт Рейн смотрел на нее, так долго и так откровенно.
* * *Рождество в 1643 году было ознаменовано тем, что королева объявила о своей двухмесячной беременности. Было очевидно, что дверь между двумя колледжами была сделана не зря, она сослужила свою службу. Загрустивший было король слегка повеселел, узнав, что так хорошо справился со своими супружескими обязанностями, а у Генриетты-Марии – тридцатичетырехлетней женщины, матери шестерых детей, на бледных щеках появился румянец, что для нее являлось первым признаком беременности.
Во дворце состоялось странное торжество, которое было тягостным для всех, хотя причины этого были глубоко сокрыты. В воздухе явственно ощущались какое-то скрытое беспокойство и вражда, подогреваемые мальчишкой принцем Уэльским и его молодым кузеном Рупертом, которые вдруг стали соперниками, добиваясь внимания со стороны Николь, что не нравилось ни Джекобине, ни Джоселину. Будь она прежней Николь Холл, ей ничего не стоило бы воспользоваться ситуацией и обратить ее себе на пользу, но для теперешней Николь Аттвуд все происходящее казалось просто кошмаром.
