Алисон Ноэль - Зачарованные
— Травы? Серьезно? Палома, вы не видели, что с ней творится! А я знаю, на что она способна! То есть у меня нет другого выхода? Я растила ее шестнадцать лет! Простите, но почему вы так считаете? Джанго ведь едва исполнилось семнадцать, когда вы его потеряли!
Я готова ворваться на кухню и заявить, что все слышала — по крайней мере, Дженнику, — и мне это совсем не нравится. Они обсуждают мое будущее, не спрашивая моего согласия. А у меня может быть свое мнение.
Протягиваю руку, чтобы схватить маму за плечо, но она поднимает голову, ничуть не удивленная тем, что я подслушивала. Дженника небрежно держит телефон в тонких длинных пальцах с обкусанными ногтями, тушь у нее расплылась, глаза покраснели, а улыбка напоминает гримасу.
— Дайра, это твоя бабушка, — хрипло говорит она.
Глава 4
— Закрой окно, чтобы я включила печку, а то в машине холодно.
Я искоса ядовито смотрю на Дженнику, но она, конечно, привыкла к моим взглядам, и они на нее больше не действуют. Наверное, у нее выработался иммунитет и к моим насмешкам, и к возражениям.
Подтягиваю колени к груди, упираюсь пятками в край сиденья и продолжаю играть с кнопкой, управляющей стеклом. Нажмешь — оно едет вверх, отпустишь — останавливается. Нажать посильнее и сразу отпустить. Стекло поднимается короткими рывками, но Дженника не обращает на меня никакого внимания. Она настраивает радио — совершенно правильно рассудив, что если игнорировать мои фокусы, то мне самой скоро наскучит.
В итоге я съеживаюсь на сиденье, стараясь стать меньше, притвориться, что я где-то в другом месте. Прижимаюсь лбом к стеклу и выдыхаю облачко пара.
— Мне трудно поверить в то, как ты со мной поступаешь, — ворчу я в сотый раз.
Надо отдать должное Дженнике, она ограничивается лишь несколькими словами:
— Дайра, как ты помнишь, мы все обсудили и пришли к выводу, что это — наилучшее решение.
— Но ты понимаешь, что это все равно что отказаться от меня? — сердито бросаю я и стискиваю зубы.
Она молчит.
— Дженника! — Я принимаюсь вертеться, но Дженника ровно держит руль и смотрит строго перед собой на убегающую под колесами дорогу. — Ты передашь меня с рук на руки чокнутому старику, чтобы тот отвез меня к чокнутой старухе, у которой я буду жить. Ты сама видела ее только лишь однажды! На кладбище! Кем вообще надо быть, чтобы слинять с похорон собственного сына? — Я даже не даю ей времени ответить, продолжая свой монолог: — А мы мчимся через полстраны, чтобы ты могла сбагрить меня и избавиться от проблемы! Отлично придумано, Дженника! Нет, правда, ты прямо пример для других родителей.
Я сжимаю кулаки, и ногти больно врезаются в ладони, оставляя синеватые следы. «Уймись, — говорю я себе, — не трать время зря. Но я основательно завелась, и дальше будет только хуже. Хотя я могу злиться, скандалить или вести себя вежливо — результат будет один и тот же». С тех пор как позвонила Палома, я перепробовала всевозможные варианты, но приговор остался в силе.
— У меня не было альтернативы, — произносит Дженника и прищуривается. — Я могу или отправить к бабушке, или позволить врачам упечь тебя в лечебницу. Там тебя будут пичкать лекарствами, пока не придумают что-нибудь новое. Ты права, мы с Паломой едва знакомы, но твой отец обожал ее и никогда не сказал о ней ничего дурного. В общем, если она тебе не поможет, тогда мы подумаем, что делать дальше. Но Палома сразу сообщит мне, помогает ее метод или нет.
Я презрительно кривлю губы.
— И ты ей поверила? Ты уверена, что она не даст мне наркотики, а то еще что похуже? А тот тип, который встретит меня? Ты же никогда не видела этого старика, вдруг он извращенец или серийный убийца? Или и то и другое вместе взятое?
Мои обвинения повисают между нами, как преграда, как непреодолимый барьер. Но Дженника внезапно выпаливает:
— Я верю тебе.
Я теряю дар речи.
— Допускаю, то, что ты испытываешь, — абсолютно реально для тебя, даже если я сама не способна это увидеть. Но у нас появился шанс, и мы должны его использовать. Меня убивает, что я вынуждена беспомощно наблюдать, как ты мучаешься, Дайра. Я — твоя мать, но у меня не получается облегчить твою боль… Любые мои решения, похоже, только заставляют тебя страдать еще сильнее. Поэтому я согласилась с Паломой. Ведь она — твоя бабушка. И, к твоему сведению, я не собираюсь отпустить тебя одну в компании убийцы и извращенца, как ты изволила его назвать. Он — весьма уважаемый ветеринар и старинный друг Паломы. Я специально погуглила его имя.
— Ах, ты погуглила? Замечательно! Раз ты провела серьезное расследование, мне беспокоиться незачем! — взрываюсь я. — А по поводу моего отца… Если она такая распрекрасная, то почему он сбежал из дома в шестнадцать лет?
Я засовываю палец под бинты и нащупываю заживающие царапины на руке. Мне интересно, что ответит Дженника.
— Джанго бежал вовсе не от нее, а от удушающей атмосферы маленького городка.
— Потрясающе! — мой голос сочится сарказмом.
Выразительно фыркаю и откидываю волосы с лица:
— Что ты несешь? Тебе пришлась по душе идея засунуть меня в затхлую дыру, из которой едва унес ноги мой отец.
— А ты предпочитаешь отправиться в лечебницу?
Взгляд ее зеленых глаз упирается прямо в меня. Она откидывает розовую прядь волос, убирает ее за ухо и продолжает:
— Ведь травы, которые посоветовала Палома, тебе пригодились. И тебе стало лучше, Дайра.
— Подумаешь, — бурчу я. — А ведь у нас есть еще одна возможность! Я могу продолжать принимать травы и поехать с тобой в Чили.
— Нет, — заявляет Дженника. — Исключено. Только Палома окончательно избавит тебя от… этой проблемы. Ну а мы с тобой постоянно будем на связи. Я буду звонить каждый день. И писать! Когда закончатся съемки, я прилечу первым самолетом.
Дженника шутливо протягивает мне мизинец, ожидая, что я сцеплю наши пальцы в привычном жесте. Серебряное кольцо сверкает на солнце. Но я киваю и неискренне улыбаюсь:
— Значит, спорить бессмысленно. Буду квартировать у помешанной знахарки, с кучей странных дружков, наверняка извращенцев и маньяков. Ладно, если выживу, то напишу мемуары. А если нет — упомянешь меня в своих.
Дженника только качает головой, и я понимаю, что довела ее до предела:
— Она не знахарка.
Ноздри у нее подрагивают, и крошечный бриллиант, продетый в левую ноздрю, поблескивает.
— Она — травница. Дайра, я все понимаю, ты не в настроении, считаешь, что тебя предали, и боишься. Мне ужасно не нравится ситуация, в которую мы угодили, и тебя жалко… но ты хоть один раз задумалась, а каково приходится мне?
