Сильвия Вайолетт - Ужин в «У Фокси»
— Что?
— Я и правда так плохо выгляжу?
— Тебе больно и… черт, ты не выглядишь очень уж плохо, просто немного бледнее и потрепанее, чем обычно, — и это убивает меня, ведь я привык к его я-весь-такой-собранный-коп виду.
Он одаривает меня смущенной улыбкой, от которой количество эротических сцен в моей голове с его участием увеличивается втрое. Но несколькими секундами позже выражение его лица становится чертовски потерянным, и я мечтаю вернуть ту улыбку и его легкий румянец обратно.
— Я не могу ничего вспомнить о прошлом вечере. Стоит мне только попытаться пробудить воспоминания, голова начинает раскалываться. Я вошел в ресторан. Увидел тебя, и вот меня уже окружают парамедики. Остальное проявляется вспышками. Твой голос. И… Я действительно не целовал тебя?
О, как бы мне хотелось, чтобы это реально произошло. Стоит ли мне говорить, как близок был я в тот момент, чтобы поцеловать его?
— Нет, ты не целовал меня. Я держал твое лицо в руках, когда пытался снова привести тебя в сознание. Наверное, именно это ты вспомнил.
— Нет, я… Неважно, — его лицо заливается краской, и кожа перестает выглядеть мертвенно-бледной, — Расскажи мне все, пожалуйста. Мне плевать, что сказал доктор. Я не почувствую себя лучше, пока не узнаю.
Я рассказываю ему все, что могу вспомнить, кроме момента, когда я собирался поцеловать его, и сделал бы это, если бы Бет не прервала меня. Я слишком стесняюсь сказать ему, что готов был поцеловать его, пока он истекал кровью. И что еще хуже, я хочу поцеловать его сейчас, несмотря на то, что он находится под действием обезболивающего. Несмотря на сотрясение и размытую память. Я хочу притянуть его к себе и целовать до полусмерти. Хочу проникнуть языком в его рот, и это не единственное место, куда я не против проникнуть.
Трель дверного звонка прерывает мои мысли.
Сайлас говорит мне принести столовые приборы и салфетки, и мы едим сидя на диване. Мы не разговариваем. Я даже не догадывался, что так проголодался, пока не открыл желтую картонную коробочку с едой:
— Черт, это вкусно.
Сайлас улыбнулся:
— Да, так и есть. Я часто заказываю у них еду на вынос.
Я рад, что у Сайласа хороший аппетит. Он съедает бо́льшую часть своей порции лапши за пару минут. Он перестает есть, и я вижу, что он, ухмыляясь, смотрит на меня.
— Что? — спрашиваю я.
— Ты не захочешь этого слышать…— он снова краснеет. Сейчас его взгляд стал более ясным, чем когда я разбудил его. Он сосредотачивает свое внимание на мне, отчего мой член начинает твердеть.
— Правда? — что я надеюсь от него услышать? «Давай переспим?». Думаю, что от этого ему будет намного больнее, чем от попыток что-либо вспомнить, вопреки запрету доктора.
— Моя мама часто читала мне в детстве басни Эзопа. Моя любимая была про Лису и Журавля. А сейчас я ужинаю с лисой.
Я улыбнулся:
— И наслаждаешься каждым кусочком. Поверь мне, я не собираюсь как-то обманывать тебя, чтобы съесть твою еду. Клянусь.
— Зачем он сделал это?
Неожиданная смена темы сбивает меня с толку:
— Мой дядя?
Он кивает и морщится:
— Постоянно забываю, что не стоит так делать.
Я ругаю себя за то, что разочарован тем, что он решил поговорить о деле, а не попытался снять сексуальное напряжение между нами.
— Мой дядя ненавидит меня, впрочем, ничего нового. И я действительно не знаю, почему он решил прийти за мной именно сейчас.
— Ты знал, что он жив?
— Догадывался, но у меня не было доказательств.
Я отвожу взгляд от коробки с лапшой и замечаю, что он пялится на меня. Он смущенно отворачивается и начинает теребить пальцами одеяло, которое лежит на его ногах:
— Расскажи мне, что ты знаешь о своих кузенах, — произносит он своим я-профессиональный-коп голосом. И почему это меня заводит?
«Потому что ты сразу представляешь, как нагибаешь его, стягиваешь с него полицейскую форму и «берешь закон в свои руки».
— Это для протокола? — от возбуждения мой голос звучит хрипло.
В течение нескольких секунд он изучает меня. Как коп, не как любовник.
— Я на больничном, так что забудь про протокол.
— Но ты намерен использовать то, что я расскажу, когда вернешься на работу.
— Ты хочешь, чтобы твоего дядю посадили?
— Да, конечно, но…
— Ты не доверяешь копам, — сейчас он гораздо более наблюдателен, чем перед тем, как поел. Возможно, он возвращается в норму.
— Копы — черт, да большинство людей — не доверяют лисам.
— А мы должны? — спрашивает он. Он смотрит на меня, и я знаю, он пытается прочитать меня, понять, что у меня на уме. Я поднимаю уже пустые коробки от лапши и ухожу на кухню, чтобы избежать его пристального взгляда.
— Дай мне день или два. Я соберу информацию для тебя, — Я что, действительно только что это сказал? Подписался на работу с копами?
«Ты просто хочешь справедливости. И да, к тому же, ты хочешь его».
— Только не делай глупостей, — говорит Сайлас.
Я поднимаю бровь:
— Сказал тот, кто сейчас должен находиться в больнице.
— Я… Я просто не люблю больницы, ясно?
— А кто любит?
— Полагаю, никто. Кроме того, у меня есть плохие воспоминания, связанные с больницей.
Я молчу, позволяя ему решить, рассказывать мне или нет.
Он ложится головой на подушки, лежащие на подлокотнике дивана. Я уже собирался спросить, в порядке ли он, и нужны ли ему еще обезболивающие, когда он заговорил:
— Когда мне было восемнадцать, меня избили несколько парней потому, что я гей. Я отбивался, как мог, но их было трое, и я попал в больницу. Как только меня приняли и определили в палату, моя медсестра сказала, что я сам виноват, что, если бы я был мужчиной, этого бы не произошло.
Волна гнева охватывает меня:
— Да как она посмела? А ты что ответил?
— Я не мог ответить, у меня была сломана челюсть.
— Это…— он был уязвим, и тот, кто должен был заботиться о нем, унижал его.
— Ужасно? Да.
— Если бы я знал, я бы…
— Что? Сам бы меня лечил?
— Я бы попытался. Или же поехал бы с тобой.
— Но ты едва знаешь меня.
Я хотел найти ту медсестру и парней, что избили Сайласа, и разорвать их в клочья:
— Никто не заслуживает такого обращения.
Он улыбается, и его лицо становится таким милым и юным:
— Спасибо.
Я борюсь с желанием обнять его. У меня раньше никогда не было таких порывов. Лисы не созданы для нежности. Но все, чего я хочу, заключить его в объятья и никогда не отпускать.
«Черт!». Еще не прошло двадцати четырех часов с тех пор, как он вошел в мой ресторан и случился взрыв. Произошедшее просто выбило меня из колеи. Обычно я сбегаю от парней, желающих начать со мной встречаться, так быстро, как могу. Но сейчас сбежать — последняя вещь, что я хотел бы сделать. Уверен, я вернусь в норму после того, как разберусь со своим дядей.
