Ника Ракитина - Путешествие королевны
Болт застрял в одежде Хели. Она вырвала и отбросила ядовитое жало. Убегая, я наступил на него, поскользнулся и упал с размаху вперед с грохотом, перебудившим всех жрецов на милю в окружности. Хель дернула меня за рукав, поволокла в какой-то тесный, должно быть, тайный ход. Потом уже я тащил ее за пояс, она задыхалась.
Мы миновали несколько поворотов и очутились на пристани. Вода мягко плескалась у свай. Я сорвал цепь чьей-то лодки. Весел не было, лодку закрутило и повлекло течением, Хель, тяжело дыша, скорчилась на дне.
Я тру лоб. Я пытаюсь вспомнить, что еще говорил этот серый неприметный человек.
Город остался за излучиной.
Мимо нас проплывали заросшие зеленью берега. Солнце играло на темной воде Хатанки золотыми и оранжевыми брызгами.
— Надо выбираться, пока нас не донесло до Кены.
Я смущенно пожал плечами:
— Я плавать не умею.
— Ладно.
Хель сосредоточенно и быстро стала раздеваться. Я помог ей распутать зацепившиеся крючки. Она нырнула, мелькнув на солнце загорелой спиной с белыми треугольниками шрамов, подхватила обрывок цепи и сильными гребками поплыла наперерез течению. Я лег на дно, пробуя помогать ей, гребя руками, потом выломал банку и использовал вместо весла. Мне было ужасно стыдно.
Едва лодка очутилась на мелководье, я прыгнул, не заботясь, что вода замочила тувии и сапоги, и вытащил лодчонку на берег. Хель сидела на песке среди корней ракиты, пробуя выровнять дыхание, по ее гладкой коже сбегали капельки воды… Я ощутил горячий толчок между ногами и, окончательно смутившись, протянул ей одежду.
Летнее солнце быстро высушило и отогрело меня, только между плеч пробегал какой-то стылый холодок, не касавшийся окружающего. Храм не шел у меня из головы. Заботы бегства слегка оттеснили воспоминание, зато теперь оно вернулось, как рысь бросается из ветвей на плечи охотнику. Что же там было-то? Что же такое там было??
Болел висок. Я потер его, а потом с удивлением взглянул на серую пыль, оставшуюся на пальцах.
— Ты получишь ее, сладкоголосый певец.
Никто до тебя не мог получить, а ты получишь…
Шелест слов отдается в голове, шепот слов, шорох слов — шорох струй на прибрежном песке. Нужно узнать, что прячут его слова! Нужно понять…
Хель беспомощно коснулась лба. Я, глупый щенок, занятый самокопанием, проглядел ее крайнюю усталость.
Краснея, я попытался преклонить колено.
— Если Торкилсенира не возражает…
Я мог бы не исхитряться. Она тяжело обвисла в моих руках. Я испугался за нее.
— Дама Хель… Хель… Тебе плохо?
— Ну вот, я тоже теперь мокрая, — Хель виновато улыбнулась. Я вытер мокрые руки о штаны. Опять я сделал что-то не так, ювелир треклятый… Как мне не хватает обходительности, да что там, простого вежества…
— Мне неловко…
Великий Предок, я мог бы донести ее на руках до Кариана. Нет, даже до границ Кандины и самого Западного моря! Что же мешает мне и не дает покоя? Серая пыль…
К чему я прикасался в Храме? Почему в Храме?.. Где угодно: в лодке, на берегу… у ракит серебряные листья… Серебряная Башня Эрнар… Я стряхнул наваждение, как осеннюю паутину. Голова Хели покачивалась у моего плеча.
Имрир поклонился, стараясь стать так, чтобы незаметно было клеймо на виске. Хель стремительно двигалась по покою, потом подошла, глядя на него в упор снизу вверх, сжимая в пальцах шкатулку листвянского бука.
— Они узнали, что убийца из моей охраны. Они требуют твоей головы.
В виске нестерпимо закололо. Имрир прижал к нему ладонь с прядью волос.
— Да, Хозяйка.
— Ты уедешь! — ее взгляд сделался сердитым. — Вот письмо к Брезану Синеярскому и деньги.
Она раскрыла шкатулку, в подставленные ладони лег свиток и просыпалась струйка золотых.
— Тебя будут искать. Сначала в Хатане. Я велю закрыть ворота и реку. Хатан велик.
Имрир учтиво поклонился.
— Ты уедешь немедленно.
— Да, Хозяйка.
Он понял, что она сейчас возьмется трясти его.
— Ты защищал меня.
— Тогда… объяви об этом. Во всеуслышание.
Хель покраснела и вскинула голову.
— Я не хочу, чтобы тебя убили. Отравили тайком. Да у них много способов…
— Ты сама веришь в это… Хозяйка?
— Мальчик мой, — она потянулась ладонью к его щеке. Имрир отпрянул.
— Я… поеду.
Она облегченно вздохнула. Имрир подумал, что мешает ей. Мэю. И высокой политике. Зачем Верховной свары с жрецами… Покой стоит паренька-мечника. Он уедет. Он сделает все, как она просит.
— У тебя есть пол дня.
— Да, Хозяйка.
— Выходи из города пешим. Без гербов.
— Да, Хозяйка.
— Матэ будет ждать тебя с лошадьми.
Вот и все. Кончено.
Имрир поклонился и вышел из покоя. Все поплыло перед глазами. Он ухватился за занавеску. Головокружение прошло столь же внезапно, как и началось. Что бы там ни было, он выполнит свое обещание.
— Долго же я тебя ждал!
Молодой воин приблизился, ведя в поводу двух коней, гордо неся на могучем теле доспех из черепитчатых тусклых пластин прочного харарского железа; панцирь едва не лопался на широких плечах. Серые глаза смеялись. Это был младший брат Гэльда Эрнарского, теперь уже взрослый. "Однако вымахал, братец!" — любил повторять Гэльд, глядя на Матэ едва не снизу вверх. Имрир вспомнил Гэльда и поморщился: как и многие простолюдины, он не любил верховного командующего. Но на Матэ эта неприязнь не распространялась. Они сталкивались в казармах и, по крайней мере, знали друг друга в лицо.
— Этот рыжий — ядовитая тварь, — ухмыльнулся Матэ. — Зато быстрее его только Гнедой Хозяйки. Она как-то сменяла его на сокола. Так прибежал. Оставил сокольничьего с носом.
Имрир почти механически кивнул.
— Я проедусь с тобой немного. Хотя бы до господы на Южном тракте.
— А как же служба?
Матэ вынул из-за пояса грамоту:
— Всю седьмицу я свободен, как ветер!
Имрир не знал, радоваться ему или огорчаться. Бодрость Матэ развеивала печальные думы, но от громогласности болела голова. Он молча влез на рыжего.
— В сумках еда и болты к самострелу, — объяснил Матэ.
— Спасибо.
— В городе жарковато.
— Ну и что?
— А хочу перемен.
— А Хозяйка?..
— Она меня послала!
— Боится…
— За тебя, дурья ты башка. Радоваться должен.
Но Имрир не чувствовал радости.
— Что-то не то с тобой.
Имрир попытался вскинуть голову. Она болела, и резало глаза. Он почти не видел дороги. Конь трусил мелкой рысью, и она неприятно отзывалась в голове.
— Что-то ты совсем раскис, парень.
