Лорен Оливер - Делириум
Алекс выпрямляется и во второй раз за утро спрашивает:
— Готова?
Я киваю, хотя совсем не уверена в своей готовности. Алекс позволяет себе мимолетную улыбку, я вижу в его глазах искру тепла, а потом лицо его снова становится непроницаемым.
Перед уходом я в последний раз смотрю на могильный камень, пытаюсь вспомнить какую-нибудь молитву или еще какие-нибудь подобающие случаю слова, но ничего не приходит в голову. В учебниках не говорится, что конкретно происходит, когда ты умираешь. Предполагается, что человек растворяется в небесной субстанции, имя которой Бог, он как бы поглощается Всевышним. Но в то же время ученые говорят нам, что исцеленные после смерти отправляются на небеса и живут там в счастье и гармонии.
Алекс уже прошел мимо меня в направлении к двери. Я поворачиваюсь к нему и спрашиваю:
— Тебя зовут Алекс Уоррен?
Алекс едва заметно качает головой.
— Это псевдоним.
— На самом деле ты Алекс Шитс.
Алекс кивает. У него есть второе имя, настоящее, как у меня. Мы стоим и смотрим друг на друга, и в этот момент я чуть ли не физически ощущаю нашу связь с Алексом, наша близость защищает нас, как сильная рука. Это ощущение пытаются передать люди, когда говорят о Боге. Такое чувство возникает во время молитвы. Я возвращаюсь вслед за Алексом в коридоры «Крипты» и стараюсь не дышать, когда на нас вновь обрушивается волна зловония.
Мы идем по извилистым коридорам. Ощущение умиротворенности, владевшее мной во внутреннем дворике, мгновенно сменяет страх, он, как острый клинок, проникает в самое сердце, душит, не дает идти дальше. Человеческий вой временами набирает высоту и переходит в такой пронзительный визг, что я вынуждена затыкать уши руками, а потом он опять стихает. Один раз мимо нас проходит человек в белом лабораторном халате, халат в пятнах, похожих на кровь, человек ведет на поводке пациента. Ни тот ни другой не смотрят на нас.
Мы так часто поворачиваем то направо, то налево, что я уже начинаю подозревать, что Алекс заблудился в этом лабиринте, тем более что коридоры становятся все грязнее, а лампочек под потолком меньше. В итоге мы идем в полумраке, и коридор с черными каменными стенами освещает одна лампочка на каждые двадцать футов. Через определенные промежутки из темноты выплывают неоновые надписи: «Отделение 1»; «Отделение 2»; «Отделение 3»; «Отделение 4». Мы проходим коридор, который ведет в пятое отделение, но Алекс не останавливается. Я окликаю его, потому что уверена, что он заблудился, но его имя застревает у меня в горле — мы подошли к массивной двустворчатой двери с маленькой табличкой. Табличка такая тусклая, что я едва могу ее прочитать, и в то же время она яркая, как тысяча солнц.
Алекс оборачивается. Он больше не контролирует себя — желваки у него ходят ходуном, в глазах боль, видно, что он не хочет быть здесь и мучается из-за того, что вынужден показать мне это.
— Прости, Лина, мне очень жаль.
Над Алексом в темноте тлеет надпись: «Отделение 6».
22
Люди — плохо организованные, злые и капризные, существа, они эгоистичны и склонны к насилию и конфликтам. Только после того, как их инстинкты и основные эмоции будут взяты под контроль, они смогут стать счастливыми, щедрыми и добропорядочными.
Руководство «Ббс»Мне страшно, ребра словно сжимает стальной обруч, мне тяжело дышать, я не в силах идти дальше. Я не хочу знать.
— Может, не надо? Охранник сказал… он сказал, нам туда нельзя.
Алекс протягивает ко мне руку, хочет коснуться, но потом вспоминает, где мы находимся, и вытягивает руки по швам.
— Не волнуйся, — говорит он. — У меня здесь друзья.
— Может, там вообще не она… — У меня начинает дрожать голос, я облизываю губы и стараюсь держать себя в руках. — Возможно, все это — ошибка и нам вообще не стоило сюда приходить. Я хочу домой.
Я понимаю, что ною, как будто мне три года от силы, но ничего не могу с собою поделать. Эти двустворчатые двери кажутся мне непреодолимой преградой.
— Лина, перестань. Ты должна мне верить. — И тут Алекс прикасается ко мне, всего на секунду касается указательным пальцем моей руки. — Прошу тебя, верь мне.
— Я тебе верю, просто…
Вонь, темнота, ощущение, что вокруг все гниет и разлагается, гонят меня прочь от этого места.
— Просто, если ее здесь нет — это плохо… Но если она здесь… это… это может быть еще хуже.
Алекс молча смотрит мне в глаза.
— Ты должна знать, Лина, — наконец говорит он.
Алекс говорит это четко и решительно, и он прав. Я киваю. Он дарит мне намек на улыбку и открывает дверь в отделение номер шесть.
Мы оказываемся в вестибюле, который выглядит в точности так, как я себе и представляла камеры в «Крипте»: тесное помещение, бетонный пол, бетонные стены, какого бы цвета они ни были раньше, сейчас они грязные, серовато-зеленые. Под высоким потолком одна-единственная тусклая лампа. В углу на табурете сидит охранник. Он обычных габаритов, даже тощий, лицо у него в оспинах, а волосы напоминают переваренные спагетти. Как только мы с Алексом переступаем за порог отделения, охранник инстинктивно поправляет автомат, он придвигает его ближе к себе, а ствол направляет в нашу сторону.
Алекс замирает у меня за спиной. Внезапно меня охватывает тревога.
— Вам сюда нельзя, — говорит охранник. — Запретная зона.
Алекс нервно вертит в руке беджик; впервые с тех пор, как мы вошли в «Крипту», я чувствую, что он растерялся.
— Я… я думал, здесь должен быть Томас, — говорит он.
Охранник встает с табурета. Поразительно — он ненамного выше меня и уж конечно ниже Алекса, но именно он пугает меня больше всех других стражников. Есть что-то странное в его глазах, они невыразительные и пустые, как у змеи. До этого момента на меня еще никогда не наставляли оружие, и теперь, когда я смотрю в черное дуло автомата, мне кажется, что еще чуть-чуть — и я потеряю сознание.
— О, он здесь, это ты правильно думал. Теперь он всегда здесь.
Охранник мрачно ухмыляется и постукивает пальцем по спусковому крючку. Когда он говорит, верхняя губа у него поднимается и в глаза бросаются кривые желтые зубы.
— Что тебе известно о Томасе? — спрашивает охранник.
В помещении воцаряется такая же наэлектризованная атмосфера, как и снаружи «Крипты», я вспоминаю, что вот-вот начнется гроза. Алекс пару раз сжимает и разжимает кулаки, я практически вижу, как он пытается сообразить, что ответить. Очевидно, он понял, что, упомянув имя Томаса, совершил ошибку, даже я услышала в вопросе охранника подозрительные нотки.
