Эшли Дьюал - Смертельно прекрасна
Пытаюсь оттолкнуться. Рыча, зубы стискиваю, а мужчина меня крепче к себе жмет и на ухо шепчет ядовитым, тихим голосом, полным уверенности и благородства, будто бы я — сосредочение всех напастей человеческих, и, убив меня, мир избавится от смерти:
— Ни смерть, ни жизнь, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем.
Люди шепчут. Их голоса проникают внутрь моего тела! Впитываются под кожу! И с ужасом я понимаю, что оказываюсь в опасном капкане из десятков сильных рук, что тянет меня в глубину зала. А вырваться из него сил не хватает. Даже страха не хватает, чтобы до конца осознать происходящее. Я верчу головой, шепчу: нет, нет, а меня тянут по полу, на любой звук молитвой отвечают. Факелы вспыхивают ярче, голоса становятся громче.
Словно распятую, меня привязывают к толстым, деревянным балкам, и оставляют на весу одинокую и жутко испуганную. Холодные порывы воздуха сквозят под ногами, но на лице моем скатываются блестящие капли пота.
— Что вы делаете! — Кричу я, изо всех сил порываясь содрать с рук веревки, но ничего не выходит. Извиваюсь, откидываю назад голову и задыхаюсь ужасом. — Отпустите! Вы…, вы не можете, не можете! Боже, вы не можете…
Глаза слезятся от боли. Их щиплет от ядовитой жидкости, а сердце щиплет от страха и паники. Я так отчаянно рву руки из веревок, что они обжигают запястья до крови. Никто не поможет мне, никто меня не спасет, я одна, я умру здесь, они меня убьют.
— Мы спасем тебя, дитя мое, — провозглашает священник, оказавшись рядом со мной. Я не успеваю посмотреть на него, я чувствую, как ледяное острие ножа прокатывается по моей руке от плеча до запястья, и кричу от невозможной, ужасной боли! Нет, не надо, что они делают? Нет! — Мы избавим тебя от страданий, твоя кровь отравлена, она прольется, и ты обретешь покой, ты больше не слуга Дьявола, ты слуга Господа Своего.
Кровь толстыми струями скатывается по рукам, валится на пол с оглушающим, даже для меня грохотом, я откидываю назад голову, взглянув невидящим взором вверх. Дышать у меня не получается, не получается, ничего не получается.
— Ты спасешь душу свою, а мы детей своих… — И тут же новая боль пронзает вторую руку. На этот раз Святой Отец не спешит, прокатывается лезвием по моему локтю очень и очень медленно, глубже и грубее проникая под кожу. — Господь пощадит тебя, если ты его примешь, если ты в грехах своих покаешься, в грехах семьи своей покаешься.
Я взвываю и стону, мотыляя в воздухе ногами, и в голове моей взрывается неистовая и жуткая боль, но я знаю, что будет больнее, что они сделают мне еще больнее! И тогда не далеко от меня проносится потрескивание, будто из костра, будто огонь возгорается.
Резко оборачиваюсь и пытаюсь увидеть, что там творится, но я не вижу. Я ничего не вижу! В горле застревают колючие рыдания, дерущие шею, отдающиеся по всему лицу, я верчу головой, а черные пятна приближаются ко мне все ближе и ближе.
Что они хотят со мной сделать? Чего они хотят?
— Ты отмечена им, дитя мое, — прикасаясь пальцами к моей шее, шепчет священник.
Судорожно выдыхаю. Сквозь стиснутые зубы взвываю и протягиваю:
— Не надо, не делайте мне больно, не делайте…
— Ты отмечена Дьяволом.
— Вы ошибаетесь, это неправда, неправда!
— Ты слуга его, но ты слуга Господня, а он посягнул на душу твою… Ты должна знать и помнить, кому принадлежишь. Ты забыла. Ты будешь помнить. — Он резко разрывает на моей спине ткань, и холодом обдает лопатки. В глазах рябит, голова кружится, а кровь так и скатывается по моему телу тонкими, кривыми линиями. Я зажмуриваюсь. — Ты будешь о Нем помнить, как Он помнит о тебе, дитя мое.
Шипение проносится над моим ухом. В панике дергаюсь вперед, но веревки мне не позволяют сойти с места. В черноте и мраке проносится сверкающая, хрустящая полоса, и тогда невольно и нехотя я понимаю, что происходит, пусть и не хочу верить.
У же в следующую секунду раскаленная сталь припадает к моему оголенному плечу, и я кричу так истошно, что давлюсь собственным ужасом. Я сваливаюсь с ног. Я гляжу на плавающую землю и кричу, и закрываю глаза, и вдруг понимаю, что никогда в жизни мне еще не было так больно и страшно! И мой крик становится чем-то большим. Это уже не звук и не вопль. Это звуковая волна, которая вырывается из меня, разносится по залу, и в окна врезается, разорвав их на миллионы осколков! Раздается оглушающий грохот, ветер порывисто врывается в подвал, и я приподнимаю голову навстречу дождю из стекла.
Вы заплатите, вы заплатите за все, что со мной сделали.
Я закрываю глаза, а осколки падают на нас, на меня, и врезаются в кожу и в лица, и в каменный пол, рассыпаясь на мелкие кусочки. Я растягиваю губы в сумасшедшей улыбке, а люди взвывают от ужаса и боли, и тогда меня вдруг резко дергают на себя чьи-то руки.
— Ты проклята, — паническим шепотом, протягивает шериф Пэмроу. Я узнаю в голосе его низкие, хриплые нотки. Он с силой встряхивает меня за плечи. — Ты проклята!
— Это вы прокляты, — рычу я. — Вы — не человек, вы — чудовище. Чудовище!
Его пальцы, сжимающие деревянные четки, смыкаются в кулак и рьяно вонзаются в мой подбородок. Я со свистом отлетаю назад. А он вновь тянет меня на себя и вновь бьет, издав жалостливый вопль. Он кричит, а я не слышу. Я распахиваю рот, пытаясь вдохнуть воздух, но шериф врезает кулаком в ребра, и воздух испаряется, так и не успев насытить легкие. Я больше ничего не чувствую. Мои подвязанные руки не болят, спина не болит.
— Интересно, — неожиданно шепчет знакомый голос, и я почти уверена, что звучит он в моей голове, не в реальности. Глаза не открываю, но мысленно представляю рубиновые глаза, сероватую кожу и светлые, почти белые волосы… Люцифер становится частью моих немых воплей, и пусть он не находится рядом, он находится во мне. — А ты сильнее, чем я думал, Ариадна Монфор. Ты гораздо сильнее.
Я плаваю в трансе и непроизвольно представляю, как Дьявол проходится тонкими и ледяными пальцами по моим скулам. Он поправляет мне волосы, остужает жар на лопатке от клейма, которое мне поставили люди. Не демоны. Не монстры. А обычные люди. Мне в глаза он не смотрит, но оглядывает окровавленные, избитые губы.
Время замерло.
— Теперь ты видишь, что чудовища всегда были среди вас, Ари, — науськивает в моей голове Люцифер, тенью обволакивая меня, будто одеялом, сотканным из мрака. — Больно?
Он касается пальцами моих глаз, нежно поглаживает их, и на какое-то мгновение ко мне возвращается зрение. На долю секунды. Я растерянно распахиваю глаза, а Люцифер в сантиметре от меня оказывается и кривит бледноватые губы.
