Мишель Ходкин - Возмездие Мары Дайер
ЭПИЛОГ
Рассвет прокрадывается сквозь занавески, и мои веки загораются красным. Я дважды моргаю в полутьме, а затем потягиваюсь. Вдыхаю запах шампуня Ноя и улыбаюсь, вытянув руку, чтобы притянуть его к себе. Но натыкаюсь на кусочек бумаги, а не на его волосы.
Поднимаюсь на локти и зеваю, затем осматриваю комнату в поисках Ноя. Не найдя и следа от него, я включаю лампу. Его сумка на месте, вся одежда в ней — не разбросана, как моя. Мы собирались покинуть Нью-Йорк, и он, похоже, уже собрался. Ничего необычного. А вот то, что я проснулась без него — это уже странно. Я закусываю нижнюю губу, вспоминая прикосновения его рта прошлой ночью, и поднимаю одеяло в поисках одежды. Бумажка приземляется на пол. Поднимаю ее.
Не мог заснуть и отправился на пробежку. Скоро буду. Приготовься.
xxxxxx
Н
Мои губы расплываются в широкой улыбке. Меня переполняет любовь к нему, к парню, в точности знающему, кто я такая, что я такое, и все равно любящему меня, несмотря на это. Скорее, даже поэтому. Я не могу дождаться, когда он вернется, чтобы сказать ему. Показать. Прошла уже неделя, но с тем же успехом это мог быть год — мне всегда будет его мало.
Но это неважно. У нас есть все время в мире.
Смотрю на часы — 9:30 утра — принимаю душ и одеваюсь, прежде чем спуститься на кухню. Мой братец громко хлопает дверцами ящиков, тем самым объявляя о своем присутствии; забавный способ защититься от любых публичных проявлений любви с моей и Ноя стороны. К его счастью, я была так же смущена нашей громкой колонизацией дома, как и он — даже больше, наверное. К несчастью для нас обоих, Ною было плевать. Одному Богу известно, что там мог услышать Даниэль.
Мои щеки заливаются свирепым румянцем, и я тщетно пытаюсь скрыть его волосами.
— Доброе утро! — пищу я. До чего же очевидно! — У нас остался кофе? — копаюсь в кладовке, производя кучу лишнего шума.
— В банке… мимо которой ты только что прошла.
Точно.
— Точно! Спасибо! — хватаю банку со столешницы.
Даниэль косо смотрит на меня.
— Ты в порядке?
— Да! А ты?
— Постепенно привыкаю к новой реальности, включающей в себе подростков с суперспособностями и лиц, пытающихся их контролировать. Ты уже собрала вещи?
Нет.
— Ага.
— Машина приедет за нами в четыре.
— Я в курсе.
Тут он произносит то, что крутилось у меня в голове:
— Тебе, наверное, будет странно возвращаться домой, не так ли?
Я киваю.
— Но ты же вернешься? Это все еще в силе?
Несомненно. Как только мы вернемся домой, Джейми преподнесет родителям новость, что мы решили не переходить в выпускной класс и отправиться сразу в колледж. Это было возможно, ранняя подача документов и все такое, и поможет нам быстрее сбежать из Флориды с наименьшим количеством проблем. Нам нужно было выбраться. Никто из нас не мог представить себя, закачивающим выпускной класс. Хватит и того, что придется играть перед родителями, притворяться ради них. Я нуждалась в этом лете. Осенью Джозеф потеряет не одного, а двух родственников — ему будет сложно. Я хотела, чтобы он смог провести это время с нами. Со мной.
Даниэль делает глоток апельсинового сока, а затем засовывает руки в рукава длинной рубашки.
— Я хотел встретиться со своим другом Джошем в Джульярде перед отъездом. Не забудь, машина прибудет в четыре.
— Не забуду.
— А, и еще. — Даниэль поворачивается на пятках и идет к шкафу в коридоре. — Тебе нужно начать готовиться, если ты собираешься сдавать тест в июне. — Он тянется на верхнюю полку, забитую настольными играми. Они падают на пол.
— Все пошло не по плану. — Мы начинаем подбирать коробки: «Риск», «Монополия», «Эрудит». — О, вот ты где.
Я поднимаю взгляд и вижу в руке брата кусок дерева в форме сердца; планшетку. От спиритической доски. Оглядываюсь и, естественно, обнаруживаю ее у него за спиной, лежащую между «Простите!» и «Игра жизни». Братец поглядывает на меня сквозь небольшую пластиковую дырку в середине.
— Хочешь сыграть?
Я окидываю его сердитым взглядом, покрываясь гусиной кожей.
— Шучу-шучу. — Он опускает деревяшку в коробку. — На самом деле я хотел дать тебе это. — Он копается в играх и берет книгу: «Тысяча малоизвестных слов для подготовки к SAT»[9]
Я закатываю глаза.
— И что бы я без тебя делала?
— Этого нам никогда не придется узнать.
Интересно, понимает ли Даниэль, что я пойду на что угодно, сделаю все, что в моих силах, чтобы это оказалось правдой?
— Что тут у нас, полуденный спиритический сеанс? — Я оборачиваюсь при звуке голоса Джейми. Он смотрит на доску. Недовольно.
— Это случайность, — говорит Даниэль, кидая мне книгу. Я прячу ее в новую сумку, а брат возвращает игры обратно в шкаф. — Увидимся позже, детишки, — машет рукой. — Машина будет в четыре, Джей.
Как только дверь за ним закрывается, я поворачиваюсь к Джейми.
— Джей?
Он задирает нос.
— Мы быстро сдружились. Пока вы с Ноем были… заняты.
Я пячусь к двери, закидывая сумку на плечо. И краснея.
— Я гулять.
— Ты? Гулять? С каких пор ты нуждаешься в еде, солнце и свежем воздухе? — парень театрально осматривается. — А-а. Ной не дома. Тогда ясно.
— Заткнись.
— Пошли. Поищем его вместе, — Джейми предлагает мне руку, и я быстро хватаюсь за нее. Мы бродим по улочкам и вскоре решаем пойти в парк. Не могу не заметить кулон на его шее; за последние пару недель у парня выработалась привычка наматывать его на палец в процессе разговора. Мой лежит в кармане рядом с кулоном Ноя. Я пока не приняла свое решение.
— Итак, про какой колледж мне врать твоим родителям? — спрашивает Джейми, пихая меня в плечо.
— Не знаю. — Мы проходим мимо уличного киоска с жареными орехами; их аромат смешивается с запахами пыли и стали от стройки неподалеку. — Но мне нравится Нью-Йорк.
— И мне. Я подумывал о Колумбийском или Нью-Йоркском. Не уверен, что поступлю, но я черный, нетрадиционной ориентации и к тому же еврей — три моих главных козыря.
Я ухмыляюсь и краем глаза улавливаю наши отражения в темном стекле офисного здания. Еще совсем недавно я бы умерла от смеха с шуток Джейми. Но то, через что нам пришлось пройти, заставило нас повзрослеть как минимум лет на десять. Люди, которые нас не знали, все еще видели бы в нас подростков, и посмотри они на наши фотографии «до» и «после», то не заметили бы разницы. Но я ее вижу. Наши улыбки натянутые, ухмылки и шутки полны горечи. Вот, что отличало нас от толпы. Наша жизнь была труднее. Мы были научены горьким опытом. Но это не мешало нам смеяться. Либо это, либо мы сдадимся.
