Мэгги Стивотер - Воронята
Парни ничего не ответили, да им и не нужно было. Чем бы Гэнси для них не был, это было пуленепробиваемым. Но опять Блу увидела, как стыд промелькнул на лице у Адама. Что бы ни произошло между ними двумя в видении Адама, это все еще его беспокоило.
— Давай же, Ноа. Имя. — Это был Ронан, резко запрокинув голову, точно в такой же манере, как и его вороненок. — Кто тебя убил?
Подняв голову, Ноа открыл глаза. Он отдернул свою руку из руки Блу и сложил её себе на колено. Воздух вокруг него похолодел. Вороненок сгорбился, прячась в колени Ронана, а тот поднял свою руку, прикрывая её, как бы защищая.
Ноа произнёс:
— Но вы уже знаете.
33
На дворе было уже совсем темно, когда Гэнси покинул дом своих родителей. Он был полон беспокойной, раздосадованной энергии, которая, казалось, всегда проникала в его сердце после того, как он навещал свой дом в эти дни. Надо было что-то делать со знанием того, что дом его родителей больше не был по-настоящему его домом, если вообще был, и что-то с осознанием того, что они не менялись, в то время как он уже не был прежним.
Гэнси опустил стекло и вытянул наружу свою руку, когда подъехал. Радио вновь перестало играть, и снова была слышна только музыка двигателя; Камаро звучал громче после наступления темноты.
Разговор с Пинтером гложил Гэнси. Взяточничество. Так вот к чему они пришли. Он подумал, что чувство, которое он испытывал, было стыдом. Неважно как сильно он старался, он продолжал становиться Гэнси.
Но как еще ему удержать Ронана в Аглионбае и в Монмауте? Он подошел вплотную к тезисам своего будущего разговора с Ронаном, и все они звучали похожими на то, что Ронан не захотел бы слушать. Неужели ему было так тяжело ходить на занятия? Неужели может быть так трудно, пережить еще один учебный год?
У него было еще полчаса езды, прежде чем он доберется до Генриетты. Гэнси застрял на красном свете светофора, регулирующем невидимое автомобильное движение, в крошечном городке, состоящем из одних освещенных бензоколонок.
Всё, что Ронан должен делать, это ходить на занятия, записывать лекции, получить аттестат. И тогда он бы был свободен, и он бы получил деньги от Деклана, и делал всё, что ему заблагорассудится.
Гэнси проверил свой телефон. Сигнала нет. Он хотел поговорить с Адамом.
Через открытое окно в автомобиль, салон которого был наполнен душистыми листьями и водой, чем-то грядущим и тайным, проник легкий ветерок. Больше чем что-либо, Гэнси хотел провести больше времени в Энергетическом пузыре, но в ближайшую неделю много времени отнимут занятия (и речи не могло быть о том, чтобы слинять хотя бы с одного из них, после разговора с Пинтером), а после учебы ему еще силком заставлять делать Ронана домашку. Перед Гэнси открывался целый мир, да и Ноа нуждался в нем, и, казалось, появилась еще одна возможность разыскать Глендовера, но вместо того, чтобы «брать быка за рога», Гэнси должен был быть нянькой. Чёртов Ронан.
Загорелся зеленый. Гэнси вдавил педаль газа так сильно, что шины завизжали, и из-под них пошел дым. Свинья сорвалась с места. Чёртов Ронан. Гэнси с силой переключал передачи, быстрее, быстрее, быстрее. Звук работы двигателя заглушил стук его сердца. Чертов Ронан. Стрелка на спидометре подобралась к опасной красной области.
Гэнси стукнул по ограничителю скорости. Машина была способна выжать из себя куда больше. Двигатель работал нормально в этом прохладном воздухе, и он быстр и прост, а Гэнси ужасно хотелось поглядеть, куда его приведет переключение скоростей на остальные передачи.
Он остановился, хватая ртом воздух.
Если бы не Ронан, он бы продолжал мчаться с огромной скоростью. Дело в том, что у Ронана не было никаких ограничений, страхов, границ. Если бы Гэнси был Ронаном, он бы вдавил педаль газа в пол и держал её в таком положении, пока дорога или полицейский, или дерево не остановили бы его. Он бы забил на занятия, чтобы завтра отправиться в лес. Он бы сказал Ронану, что, исключат того или нет, это его, Ронана, проблемы, а что до самого Гэнси, так ему на это плевать.
Гэнси не знал, как быть таким человеком.
Камаро под ним резко дернулся. Гэнси отпустил педаль и уставился на плохо освещенные датчики, но ничего не разглядел. Мгновение спустя машина опять дернулась, и Гэнси понял, что «накатался».
Он всего-то и успел найти достаточно ровное место, когда двигатель заглох, точно так же, как на день Святого Марка. Пока машина катилась под горку по заброшенной дороге, он попытался завести ключом машину, но ничего не вышло.
Гэнси позволил себе сомнительное удовольствие выругаться, сказав самое страшное проклятие из всех ему известных, а затем выбрался из машины и открыл капот. Адам научил его основам: замена свечей, слив масла. Если бы под капотом болтался бы свободно ремень или вновь оборванный конец шланга, торчащий из недр автомобиля, он, возможно, смог бы все это починить. Однако сам двигатель был для него загадкой.
Он вынул телефона из заднего кармана и обнаружил, что тот едва улавливал сигнал. Достаточный для того, чтобы подразнить его, но не достаточный, чтобы Гэнси мог сделать звонок. Он несколько раз обошел автомобиль, держа телефон над головой, на манер Статуи Свободы. Ничего.
Гэнси почти с горечью припомнил, как отец предложил забрать внедорожник.
Он толком не знал, на каком находился расстоянии от освещенной АЗС, но у него было такое чувство, что та располагалась где-то на окраине Генриетты. Если он сейчас пойдет прямиком к городу, то телефон сможет уловить сигнал еще до того, как он достигнет бензоколонки. А может, ему просто стоит остаться. Порой, когда Свинья вставала, она потом начинала вновь работать, когда двигатель слегка остывал.
Но он был слишком взволнован, чтобы сидеть на месте.
Он едва успел закончить запирать машину, как позади Камаро появился свет от фар, который ослепил его. Отвернувшись, Гэнси услышал, как хлопнула дверца автомобиля, раздались шаги, хрустящие гравием по шоссе.
Мгновение он не мог признать фигуру, представшую перед ним, гомункул[40] вместо человека. А затем Гэнси узнал его.
— Мистер Велк? — произнес он.
Баррингтон Велк был одет в темный пиджак и кроссовки, и было что-то странное и напряженное в крупных чертах его лица. Складывалось такое ощущение, будто он хотел задать какой-то вопрос, но не мог подобрать слов.
Он не спросил «неприятности с машиной?» или «мистер Гэнси?» или еще чего-нибудь в таком же духе, что, по мнению Гэнси, он мог бы сказать.
Вместо этого он облизнул губы и сказал:
— Я хочу твою книгу. Да и сотовый тебе бы лучше отдать мне.
