Алёна Алексина - Перехлестье
Сильные руки притянули ее к теплой груди.
— Успокойся. Не плачь.
Он говорил это равнодушно, словно не хотел утешать, а лишь бездумно повторял то, что принято говорить в подобных случаях. В голосе не прорезывалось и толики сочувствия или беспокойства. Точно таким же тоном он мог бы сказать ей: «Умри» или «Я тебя ненавижу». Любые слова, которые обычный человек при помощи интонаций наполнял оттенками смысла — от боли до восторга — в его устах звучали пресно. Никак.
Теплые ладони гладили Милиану по голове без малейшего намека на ласку. Но он касался ее. Магессы. Сам. Укутал в свой плащ. Для такого, как Волоран, это было… наивысшим выражением участия. Понимание этого сломило жалкие остатки гордости и силы воли. Девушка заплакала навзрыд, уткнувшись лбом в широкое плечо, выплескивая горечь, накопившуюся за девять лет скитаний. Она плакала долго, проклятый дар несколько раз за это время пытался восстать, поднимался в душе темной волной, но сила дэйна каждый раз подавляла его.
Дождь давно стих, и теперь только ручьи под ногами напоминали о грозе. Мужчина, по-прежнему обнимая магессу, посмотрел на темнеющее небо. Суматошный, тяжелый день подходил к концу.
— Ты плачешь по нему? — тихо спросил Волоран, когда Милиана устала рыдать и стояла, оцепенев, прижимаясь к нему всем телом.
— По себе, — глухо ответила она, делая судорожный захлебывающийся вдох.
— Почему? — дэйн продолжал гладить девушку по голове, но не пытался заглянуть в глаза. — Тебе нужно радоваться.
— Радоваться?
— Вы, наконец, свободны друг от друга. Ты свободна. Разве это плохо?
Милиана вскинулась.
— А когда я стану свободной от тебя? Разве это — свобода?
Она отступила, зная, что палач не станет ее удерживать, и потянула засаленный шнурок, висящий на шее.
На видавшей виды веревочке болталось… кольцо. Венчальное кольцо. Магесса показала его собеседнику и сказала, напоминая:
— На мне оковы. Ты сам заключил меня в них.
Мужчина долго смотрел на поблескивающий в сумерках стальной ободок, потом медленно-медленно обвел его указательным пальцем, слегка касаясь руки Повитухи.
— Ты могла отказаться.
— Я? Могла? — девушка отдернула руку с украшением, вновь пряча шнурок за пазуху, вытерла слезы и ответила: — Да, могла. И ты бы умер.
— Верно.
— Неужто, я кажусь такой подлой? — спросила она с плохо скрываемой болью в голосе. — Неужто ты ждал от меня отказа? И даже мысли не допускал о том, что я не хочу становиться убийцей? Ладно. Пусть. Я — маг. Зло. Легко могу погубить. Предположим так. Но неужели ты даже не подумал о том, что я… не хочу твоей гибели? Я знаю тебя большую часть своей жизни. Ты учил меня подавлять проклятую силу, успокаивал, когда она не подчинялась, даже еду с кухни таскал!
— Я знал, что ты не откажешь. Почти был уверен, — дэйн пожал плечами. — Но все равно у тебя был выбор.
Девушка смотрела с болью, досадуя, что он не понимает, и она вынуждена объяснять ему столь очевидные для нее и столь непостижимые для него истины.
— Не было выбора. Никогда. Единственный раз жизнь предоставила мне шанс, счастливый случай — возможность стать обычным человеком. И ты меня его лишил.
— Лишил? — дэйн грустно улыбнулся. — Я сидел под твоей дверью всю ночь, Миллиана. А утром я пришел в келью, где заперли Йена, с едой и теплой одеждой, и увидел тебя, спящую у его ног. Как собаку.
Милиана закрыла глаза. Вздохнула. Открыла. Волоран в совершенстве умел прогонять ее тоску. Стоило ей хоть минуту поговорить с ним — и в душе сразу поднималась горькая досада. Зато грусть проходила. Бесследно.
— Вол… дэйн! Я не верю, что мы смогли бы стать семьей. — Магесса решила раз и навсегда поставить точку в этом вопросе, занимавшем его, судя по всему, последние девять лет.
— Почему? — палач магов и впрямь не понимал.
Он ее сведет с ума. Всегда сводил. Да что ж за мужик такой!
— Во-первых, ты меня не любишь. Во-вторых, мне не хотелось себя унижать. В-третьих…
— Унижать? — ему показалось — ослышался.
Повитуха снова вздохнула:
— Дэйн, ты ведь все равно не стал бы моим мужем.
— Стал бы.
— Да ты… — она задохнулась. — Бесчувственная деревяшка! Хочешь сказать, если бы я той ночью пришла к тебе, ты бы принял меня? Конечно, нет! Разве ты хотел меня? Хоть когда‑то? Я могла нагишом перед тобой сплясать, соблазняя, а ты бы сказал, что я тощая, как жеребенок фадира. Только и всего.
— С чего ты это взяла? — недоуменно спросил он.
— Ты презирал меня! — яростно продолжила она и вдруг осеклась, понимая смысл ранее сказанного. — Ты ждал меня у двери всю ночь?
Волоран пожал плечами.
— Когда я предлагал кольцо, я предлагал не только помолвку, чтобы отвадить тебя от брата. Я предлагал все. И я не пошел бы к Чаше, если бы не хотел тебя. На такую жертву даже ради Йена я бы не пошел. Ты ведь не могла этого не понимать, Мили.
Она вздрогнула и отступила на шаг назад.
— Замолчи. Просто замолчи.
Девушка закрыла лицо руками. Теперь вместо слез ее душил смех. Боги, что же она натворила, чем прогневала судьбу?
— Зачем я тебе? Почему ты говоришь мне об этом? Почему сейчас? Почему ты всегда был против того, что мы с Йеном вместе?
— Не плачь, — он вздохнул и стер мокрые дорожки с ее лица.
Милиана застыла, удивленная прикосновением. По телу пробежала дрожь, почувствовав которую, мужчина нахмурился и отдернул руки.
— Идем обратно, — дэйн подтолкнул магессу в сторону «Кабаньего Пятака». — Холодно.
— Ты не ответил, — напомнила Повитуха, послушно шагая рядом.
Волоран помолчал, а потом объяснил:
— Я старался не вмешиваться. Но он всегда был на грани срыва. А ты рядом с ним — несчастна. Вы убивали друг друга. Я надеялся, что когда Йен получит назвище, между вами все закончится, и вы успокоитесь. Но потом узнал, что вы решили уйти на Перехлестье. Служить богам. Этого я допустить не мог.
— Мы не собирались идти на Перехлестье, — возразила девушка и чуть не упала, когда мужчина дернул ее за локоть.
— Что?
— Мы никогда не собирались идти на Перехлестье, — повторила она. — Я собиралась идти одна.
Он вглядывался в ее лицо. На город спустились сумерки, но еще было достаточно светло. Волоран смотрел на Милиану, но не находил в ее глазах даже тени лукавства.
— Глупая, — наконец, произнес он. — Маленький глупый жеребенок.
Магесса горько усмехнулась, услышав это:
— Да. Глупая. Но жить тут, и понимать, что я никогда не стану любимой… — она осеклась.
