Карина Демина - Изольда Великолепная
Натянув парик, благоразумно повешенный на крюк – вещь дорогая, качественная, а ну как помялась бы ненароком? – доктор одернул жилет, взбил кружевное жабо и лишь после этого поспешил навстречу гостю. Старый раб, служивший привратником скорей из жалости, нежели из действительной на то необходимости, ворота открыл.
Гость был высок и обладал мезоморфной телесной конституцией, которая весьма свойственна людям, склонным к насилию. Большое туловище и широкая грудь его свидетельствовали об агрессивном типе личности. Выдающаяся вперед челюсть и высокий лоб, а также оттопыренные уши – доктор испытал огромнейшее желание ощупать череп гостя, не сомневаясь, что отыщет за левым ухом бугор разрушения – довершали портрет. Доктору случалось и прежде видеть этого человека, но не так близко. И страх сменился жаждой познания. В трактате, почти уже завершенном, остро не хватало изюминки.
– Добрый день, Ваше Сиятельство, – произнес доктор приветливо, ласково.
Всем известно, что личности с ограниченным мышлением более чувствительны к тону, нежели к словам, которые произносятся.
– Ночь на дворе.
Тан Акли проявил вполне ожидаемую неучтивость. И доктор поздравил себя с тем, что его изначальные выводы верны: предопределяющую роль в формировании личности играет происхождение. Раб обречен оставаться рабом, даже если ему дать свободу. А титул не способен скрыть недостатков духа, равно как нарядная одежда не скроет телесного уродства.
Фраза так понравилась доктору, что он повторил ее дважды, опасаясь забыть.
– Где тело? – весьма грубо поинтересовался Урфин. – Тамга? Вскрытие проводилось?
Двигался он резко, порывисто. И это вновь же являлось свидетельством скрытой агрессии.
Восхитительный экземпляр!
Уникальный в своем роде.
Доктор с умилением наблюдал за тем, сколь внимательно тан Акли осматривает тело. В действиях его не было аристократичной брезгливости, напротив, гость был дотошен и весьма умел. Он сам провел вскрытие, действуя быстро, профессионально, что говорило о выдающихся для раба умственных способностях. Вероятно, на развитии их благотворно сказалось общение с Их Светлостью и прочими истинно благородными людьми.
Да и размер черепа у тана весьма внушительный. Жаль, что не выйдет заглянуть внутрь. Доктор исследовал множество мозгов, выявляя те тончайшие отличия, которые позволили бы провести черту и разрешить давний спор о неравенстве людей; но этот мозг уникален…
Тан Акли, мысленно уже разложенный на соседнем столе – это был бы подарок науке! – разглядывал запястье мертвой шлюхи.
– Угля принесите, – велел он. – Черного.
Угольной пылью он покрыл кожу, а затем извлек из кармана сверток – кусок ягнячьей шкуры и некий флакон. Сбрызнув шкуру – до доктора донесся резкий запах нашатыря – Урфин прижал ее к запястью.
– Кто занимается расследованием?
Только теперь он обратил внимание на доктора. И под взглядом тана оказалось крайне неуютно. Согласно выкладкам мэтра Ламброзо, подобный взгляд был характерен для типа убийцы. Орлиный нос тоже имелся в наличии. И нервные зауженные ноздри.
– Расследованием чего? – доктор раскрыл ладони, обратив их внутренней стороной к гостю. Подобный жест вызывал у примитивных особей инстинктивное доверие.
– Ее смерти.
– Это несчастный случай.
Урфин повел шеей, вцепился пальцами в воротничок, словно тот был тесен. Наверняка, эта одежда ему непривычна и оттого раздражает.
– Мэтр, – в его устах звание звучало насмешливо. – Эту несчастную забили до смерти.
– Случается.
– Конечно. Но я хочу знать, как и почему это случилось. И кто за это ответит. Она заслуживает справедливости. И достойного погребения. Купите ей красивое платье. И хорошее место на кладбище.
Доктор отметил способность к сочувствию, хотя вряд ли осознанную. Животных тоже печалит смерть собратьев по стае.
Урфин выложил на стол кошель.
– Надеюсь, вас мне не придется контролировать? – вопрос был задан так, что мысль присвоить деньги умерла не рожденной.
– Будьте уверены, я обо всем позабочусь.
Их Сиятельство хмыкнули и вернулись к телу. Нет, нельзя упускать подобный случай… но как изложить просьбу, чтобы не задеть? Тонкие пальцы тана выдавали его исключительную чувствительность, что в совокупности с низким происхождением складывалось в натуру мнительную и мстительную.
Одним движением Урфин сорвал с запястья лоскут кожи и прикрыв вторым, аккуратно свернул. Сверток отправился во внутренний карман куртки. Затем столь же деловито он срезал полоску кожи с мертвой женщины, и снова отправил в карман.
– Ваша Светлость, – доктор все же осмелился обратиться. – Не будете ли вы столь любезны оказать мне помощь в моей… в моем исследовании.
– Как?
– О! От вас потребуется лишь уделить мне толику вашего драгоценного времени! Я не причиню вам боли, но лишь сделаю кое-какие замеры… головы.
– Зачем?
Подозрительность в высочайшей степени. Сказать правду? Правда отпугнет.
– Я пытаюсь найти общие черты в людях одаренных с тем, дабы использовать впоследствии для поиска одаренных людей. К примеру, размеры головы, расстояние между глазами…
Думал Урфин недолго.
– Хорошо. Измеряйте.
И все-таки раба, пусть даже бывшего, легко обмануть.
– Знаете, мэтр, – тан Акли закрыл глаза, верно, не желая видеть инструмент, – мы с вами весьма похожи в любви к… науке.
Это, конечно, вряд ли, ведь интерес доктора является естественным продолжением развития и самосовершенствования его разума, что свойственно лишь избранным людям.
– …но к счастью, мне было кому совесть вправить. Надеюсь только, что не опоздали.
– Труд раба стоит ничтожно мало, – Кайя был до того серьезен, что меня подмывало поцеловать его. Кстати говоря, подмывало давно и упорно, совесть моя сдавала позиции, осыпаясь, как песчаная платина под напором воды. Удерживало исключительно понимание, что тонкая натура мужа этакой вольности не перенесет.
– Возьмем, к примеру, это платье… Представь, что ты шила его.
Представляю. Воображение у меня работает. Сижу я, значит, вечерком, шью себе платье, тыкаю иголкой в твердую ткань. Песенку напеваю… напеваю, напеваю и понимаю, что шить мне долго. Вручную если… да я скорее голой гулять пойду.
– Или заплатила тому, кто умеет шить, – улыбка Кайя подсказывает, что направление моих мыслей понято им верно. – Обменяла свои деньги на его труд. А теперь представь, что труд принадлежал не ему, но человеку, которому не надо платить. Достаточно предоставить кров и еду.
