Бобби Хатчинсон - Возрождение любви
Он тяжело дышал, словно бежал, но все-таки он чего-то ждал.
Она задвигалась под ним.
– Майлс, пожалуйста, я хочу…
– Чего? Скажи мне, чего ты на самом деле хочешь? – Его голос, низкий, медленный и сладкий, запинающийся от желания, был настойчив. – Скажи мне, Пейдж.
– Я хочу тебя… Я жажду тебя… Я хочу, чтобы ты любил меня, – выдохнула она.
– Почему?
В его голосе была беспощадность, было нечто, что он хотел услышать от нее, прежде чем пойдет дальше.
– Потому что я люблю тебя. Потому что я всегда любила тебя. Навсегда, сейчас, всегда…
– Дорогая!
Он перестал сдерживаться и, слегка вскрикнув, раздвинул ее бедра и вонзил в нее свой член, когда его рот прижался к ее рту и приглушил ее крик оргазма.
Их совокупление было неистовым, страстным и свободным. Облегчение слилось с экстазом.
Потом Пейдж заснула. Когда она проснулась, было еще темно, но она почувствовала, что Майлс не спит и все еще прижимает ее к себе.
– Майлс? Который сейчас час? – Она была как пьяная, и ей казалось очень важным знать время. – Почему ты не спишь?
– Около трех. С час назад веселье наконец закончилось, и все разошлись по вигвамам.
– Метисы, должно быть, покончили с виски, – сказала она, слегка поворачиваясь, чтобы удобнее было лежать рядом с ним.
Она снова закрыла глаза, вспоминая сцену у костра, и где-то между сном и бодрствованием в ее подсознании возник портрет, когда-то давно увиденный еще в университете. Она вновь услышала бубнивший голос преподавателя и увидела в учебнике бледную фотографию и без всяких усилий со своей стороны вдруг поняла, где она видела Габриэля Дюмона.
– О Боже, вот оно! Это он! – вырвалось у нее.
– В чем дело? – Встревоженный Майлс приподнялся, опираясь на локоть, его рука потянулась к револьверу, лежавшему рядом с подушкой. – Что случилось?
– Этот метис, с которым ты сегодня вечером разговаривал, Габриэль Дюмон? Сейчас я поняла, кто он.
Майлс снова растянулся на спине. Его голос, казалось, доносился откуда-то издалека.
– Нy и кто он? Что ты знаешь о Габриэле Дюмоне?
– Он военачальник у Райела. Он был военачальником у Райела, – поправилась она. – Он планировал сражения во время восстания. Он чуть было не разбил всю британскую армию с горсткой своих воинов. Я помню, как профессор Вуд снова и снова говорил о нем, что этот человек был гением тактической войны. И я помню, что его звали Габриэль Дюмон. Все это кончилось очень грустно, потому что после восстания он бежал в Соединенные Штаты и кончил тем, что выступал в спектакле «Дикий Запад Буффало Билла». Поэтому он и застрял в моей памяти. Я помню, насколько унизительным мне показалось, что такой человек выступает в цирковом аттракционе. Там были его фотографии.
– Иди сюда, ляг рядом со мной.
Майлс потянул ее к себе, в теплоту их постели.
– Ты дрожишь. У тебя замерзли плечи.
– Майлс, ты мне веришь?
Она неожиданно ужаснулась, что опять ее предательская память создаст между ними новые проблемы. Он вздохнул.
– Да, я верю тебе. И меня совершенно не удивляет, что Дюмон оказался одним из тех, кто будет руководить сражениями. Габриэль – мужик неграмотный, он с трудом говорит по-английски, но все равно он человек блистательный, вождь своего народа. – Майлс тихо лежал некоторое время, потом добавил мрачно: – Сегодня он был здесь с определенной целью, Пейдж. Дюмон и Райел объединяют индейские племена вокруг дела метисов, которое по существу и дело индейцев.
– Но мне казалось, ты говорил, что Райел в психиатрической больнице.
Майлс кивнул.
– Он был там некоторое время. Когда он вышел оттуда, то уехал в Монтану и стал там работать школьным учителем. По форту ходили слухи, что Дюмон нынешним летом ездил в Монтану и просил Райела вернуться домой и взять на себя роль политического выразителя нужд метисов. Тот согласился и вот он уже несколько месяцев обретается в Батоше.
В голосе Майлса слышались раздражение и гнев.
– Я не виню метисов. Конечно, их требования законны. Но, будь они все прокляты, готовится кровавое восстание, а эти идиоты в Оттаве не обращают никакого внимания!
Ей хотелось сказать, что «я ведь тебе это говорила», но здравый смысл взял верх. Вместо этого она мягко сказала:
– Ты поэтому и не мог заснуть?
Она прижалась к нему, чувствуя напряжение его длинного, сильного тела.
– Да, поэтому. У меня ощущение, что я должен что-то сделать, чтобы предотвратить кровопролитие.
Она вздохнула, ее рука ласкала знакомый контур его груди.
– Я не думаю, что можно переделать историю, Майлс. – Она на какое-то мгновение задумалась. – Когда я только очутилась здесь, меня многое приводило в ярость: отсутствие удобств, отсутствие медицинских средств, которые я обычно применяла. Я считала, что там, откуда я пришла, все лучше, я это знала, видела. Но с течением времени я начала думать иначе. Сейчас и то, что происходит здесь, и то, как живут здесь люди, так и должно быть в это время.
– И все-таки должно быть что-то, что мы можем сделать.
Она заметила, что он перешел с местоимения «я» на «мы». Он включал ее в свои планы, и это, несмотря на все обстоятельства, сделало ее безумно счастливой.
– Я думаю, что мы можем приготовиться. Мы можем заготовить медицинские средства, питание, одеяла, одежду и хранить все это в форте.
– Тебе кажется, что восстание произошло этой весной?
Она задумалась.
– Весной восемьсот восемьдесят пятого. Я почти уверена.
– Значит, через пять месяцев.
Они долго еще говорили. Сдержанность, существовавшая между ними, исчезла.
Во всяком случае значительная ее часть. Пейдж отметила, что Майлс по-прежнему не заговаривает о браке, но, наверное, со временем это произойдет. Она, в свою очередь, не рассказывала ему о своем разговоре с Хромой Совой. Зачем раскачивать лодку, когда она вернулась в тихую заводь?
Заснули они только перед рассветом, держа друг друга в объятиях.
В тот год лето перешло в зиму без обычной постепенной смены времени года. Не прошло и недели после их поездки в резервацию Повелителя Грома, как необычная сентябрьская жара сменилась ледяным дождем, который лил изо дня в день, а вскоре выпал снег.
Такая неожиданная перемена погоды принесла грипп, смертельную эпидемию, заставившую и Пейдж, и Майлса весь октябрь отдавать все свое время уходу за больными, так что у них почти не оставалось времени быть вместе.
Пришел ноябрь, а эпидемия гриппа все еще свирепствовала в городе и окружающей его местности. Несколько старых людей и двое детей умерли от гриппа.
Редкий день проходил, чтобы не шел снег, и Пейдж испытывала немалые трудности, стараясь поддерживать в своем доме относительную теплоту, – ее и днем и ночью приглашали к больным, а огонь в доме имел утомительную привычку гаснуть, когда она уезжала и не могла подбрасывать дрова.
