Эми Эвинг - Драгоценность
– О, да, Курфюрсту больше заняться нечем, кроме как выслушивать жалобы каких-то мальчишек, – говорит мать. Но я не могу удержаться от улыбки.
– Ты говоришь, как отец, – подбадриваю я Охру. Он самозабвенно скребет затылок, закидывая в рот сразу несколько картофелин.
– Отец частенько бывал прав, – бормочет Охра с набитым ртом.
Хэзел снова дергает меня за рукав, требуя моего внимания.
– А я в классе одна из лучших учениц, – говорит она с гордостью.
– Конечно, – говорю я. – Ты же моя сестра, не так ли?
Мама смеется.
– С тобой не было таких хлопот, как с этой отличницей. Год только начался, а она уже дважды подралась.
– Подралась? – Я хмурюсь, поглядывая на сестру. – И с кем же ты дерешься, Хэзел?
Хэзел с укором смотрит на мать.
– Ни с кем. Просто попадаются глупые мальчишки.
– Да, и если это повторится, ты снова будешь наказана, и никаких игр целую неделю, – сурово говорит мама.
Хэзел дуется. А меня, которая слушает эти будничные семейные перепалки, гложет зависть. За этим столом столько любви – настоящей, пульсирующей, живой. Я наблюдаю за тем, как пререкаются Охра с Хэзел, как смеется мама, одергивая расшалившихся детей. Я вижу, что мое место здесь, среди них.
Мне так хочется убедить маму в том, что со мной все будет хорошо. Даже если я сама в это не верю, даже если это ложь. Я не хочу омрачать их счастье.
– Вы только не переживайте за меня, – вдруг говорю я. Все замолкают и поворачиваются ко мне – наверное, надо было выразиться более деликатно. – То есть, я хочу сказать… – Я перевожу взгляд на маму. – Я не пропаду. – Она опускает вилку. Я выдавливаю из себя улыбку и надеюсь, что она выглядит искренней. – С завтрашнего дня я буду жить в Жемчужине. Разве это не здорово? Я уверена, что обо мне там будут заботиться. – У Хэзел глаза, как блюдца. – Но… вы помните… пожалуйста, помните всегда, что я вас очень люблю. Всех вас. – Мой голос дрожит, и я делаю глоток воды. В глазах моей матери стоят слезы, и она прижимает руку ко рту. – Если бы была хоть малейшая возможность остаться с вами, я бы осталась. Я… я так горжусь быть частью нашей семьи. Пожалуйста, знайте это.
Их взгляды прожигают меня насквозь, и я чувствую, что силы меня покидают. Огонь затухает в камине, и я встаю из-за стола.
– Огонь гаснет. Я принесу еще дров, – неловко меняя тему, предлагаю я.
Я выскакиваю за дверь, с жадностью глотая прохладный ночной воздух; у меня дрожат руки.
«Не плачь», – говорю я себе. Если я заплачу, они догадаются, что мне страшно. Я не могу позволить им увидеть мой страх. Пусть думают, что я счастлива.
Я прислоняюсь к стене дома и смотрю на ночное небо, сверкающее звездами. По крайней мере, где бы я ни оказалась, мы всегда будем под одним небом. И мы с Хэзел всегда будем смотреть на одни и те же звезды.
Я поворачиваюсь к поленнице, и мой взгляд падает на лимонное дерево, серебристое в лунном свете. Меня озаряет идея.
Третье Заклинание, на рост.
Я подбегаю к дереву и провожу рукой по знакомой коре. Я знаю, будет больно, но меня это не останавливает. Боль стоит того, что я задумала. И я знаю, что у меня все получится, ведь я лучшая в третьем Заклинании.
Я нащупываю узелок на одной из веток и прижимаюсь к нему рукой, мысленно повторяя слова Заклинания.
Первое: увидеть предмет как он есть. Второе: нарисовать мысленный образ. Третье: подчинить его своей воле.
Я рисую мысленный образ – тепло собирается в моей ладони, и в то же время нарастает боль в основании черепа. Я ощущаю жизнь дерева, ее неосязаемое движение, и цепляюсь за нее, вытягивая наружу, как дергают за нити кукол-марионеток. Крошечный комок набухает под моей ладонью, и зеленый листочек пробивается между моими пальцами. Дерево слегка сопротивляется, и у меня перехватывает дыхание, когда пронзающая боль спускается по позвоночнику, а в мозг впиваются сотни иголок. Я выгибаю спину, голова кружится, но за четыре года в Южных Воротах мне доводилось испытывать и не такое, и я готова идти до конца. Я заставляю себя сосредоточиться, закусываю губу, чтобы не плакать, бережно вытягиваю нити жизни одну за другой, сплетаю их тонкие пряди, словно паутину, и бугорок разрастается, уютно размещаясь в моей руке.
Лимон.
Я отпускаю его, и у меня подгибаются колени. Я падаю на землю, упираясь в нее ладонями, тяжело дыша. Кровь капает в грязь, и я вытираю нос тыльной стороной ладони. Прижимаясь лбом к дереву, я отсчитываю назад от десяти, как учила нас Пейшенс, и постепенно боль стихает, оставляя после себя тупую тяжесть за правым ухом. Дрожа всем телом, я поднимаюсь с колен.
Лимон выглядит, как на картинке, свисая с ветки ярко-желтым налитым тельцем. Хэзел он непременно понравится.
Жизнь дерева все еще пульсирует во мне, и я знаю, что отдала ему и часть себя. Это дерево больше не будет бесплодным.
Я набираю дров из поленницы и возвращаюсь домой, к своей семье.
3
Все воспитанницы стоят на платформе, провожая нас в дорогу.
В Южных Воротах, как и в Северных, Восточных и Западных, есть собственный железнодорожный вокзал. Наша станция конечная в Болоте – поезда дальше не ходят. Станции, с которых рабочие разъезжаются по округам, находятся ближе к стене, которая отделяет Болото от Фермы. Помню, как в детстве я провожала отца на работу и страшно боялась большого черного паровоза с пронзительным свистком и трубой, из которой валили клубы белого дыма.
Мы уезжаем ранним утром, сразу после рассвета, и многие младшие девочки с заспанными глазами украдкой подавляют зевоту. Но церемония является обязательной. Я вспоминаю свою первую церемонию – мне было холодно, я устала, и девушки, которых мы провожали, были мне незнакомы. Я просто хотела поскорее вернуться в постель.
Мне непривычно стоять по эту сторону платформы. Мы еще не знаем, какие наряды нам приготовлены в гримерных Аукциона, и пока одеты одинаково – все в коричневых форменных платьях до колен с эмблемой ЮВ и номером лота на левой стороне груди.
Я теперь – лот 197. Вайолет Ластинг осталась в прошлом.
Представитель Жемчужины – крупный мужчина в очках в тонкой металлической оправе и парчовом жилете – поднимается на трибуну и произносит дежурную речь. На левой руке у него кольцо – рубин, похожий на спелую переливающуюся вишню, утопает в россыпи крошечных бриллиантов. Я не могу отвести глаз от этого кольца. Оно могло бы прокормить три семьи Болота в течение года.
Он говорит скучным, занудным голосом, и ветер подхватывает его слова и уносит их прочь. Я все равно его не слушаю; из года в год нам говорят о благородной традиции суррогатного материнства, о нашей великой миссии продолжения королевского рода, о почете и уважении к нам со стороны всех жителей города.
