Все потерянные дочери (ЛП) - Гальего Паула

Я жду, в напряжении. Но он ничего не добавляет, и я быстро разрываю запечатанный край, достаю письмо и читаю.

Оно короткое. Всего несколько строк, безо всякой дипломатической витиеватости и церемоний, которые были бы уместны в письме короля, если бы речь шла о чём-то менее важном.

Когда дочитываю, поднимаю взгляд на Арлана.

— Он хочет встречи в Илуне, — говорю. — Мы должны убедить его, чтобы вся Земля Волков пошла на войну.

ТОТ, КТО ЖДЁТ

Наказание, которое нам с Мари было назначено, определили другие боги, другие силы — или, по крайней мере, так нас заставили думать. И сначала — под гнётом вины, раскаяния и бездонной печали — мы не придавали этому значения. Но одно мы понимали ясно: кто приводит приговор в исполнение.

Это Эрио делает нашу дочь смертной. Это он уводит её, когда заканчивается её земная жизнь. И это он вынуждает меня расколоть реальность надвое, создать рай и ад — и поселиться в последнем, чтобы Мари могла хотя бы увидеть нашу дочь.

Так у него появилась работа, цель и власть. Он стал тем, кто всегда совершает этот путь, кто берёт смертных за руку и проводит через Чистилище, кто взимает плату за их переход, кто добавляет условия по прихоти… Он же начал карать смертных, осмелившихся его оскорбить, заставляя их вечно блуждать по Чистилищу. Он породил Ланяйде — чуму, унёсшую тысячи жизней за всю историю. Он уводил людей раньше срока — ради удовольствия, из любопытства, чтобы в очередной раз доказать своё превосходство.

Поэтому я не удивлён, увидев его здесь, у ворот моего дома — с этой пустой, ужасной маской вместо лица и короной из рогов.

Я не принимаю облик волка, потому что знаю: этот другой облик разозлит его куда больше.

Эрио тёмными впадинами глаз оглядывает мои ноги, грудь, руки… и моё лицо, которое, даже в своей обыденности, никогда не сможет перейти на ту сторону.

— Ты жульничал, — шипит он. Его череп не движется, но голос раздаётся отчётливо.

Я тоже мог бы говорить так, без губ, без звука, — но я нарочно размыкаю губы, произношу каждое слово, чтобы он видел, как я это делаю.

— Она предложила мне плату. И я её принял.

Под моими ногами пробегает дрожь. Рябь в самом полотне реальности.

— Ты снова играешь нечестно.

На этот раз дрожь вызываю я. Она мощнее. Опаснее.

— Мне не нравятся твои намёки, Эрио. И я вынужден напомнить тебе: это ты пришёл в мой дом.

Он вскидывает голову — его рога уходят назад, жест гордый, презрительный.

— Те же силы, что вмешались, когда ты впервые нарушил правила, могут вмешаться снова.

Смерть. Любовь. Жизнь. Равновесие.

Так говорили. Так уверяли. Боги богов. Силы, что живут внутри нас, из которых соткано само полотно реальности. Я был тогда слишком сломлен, чтобы понять, но теперь я цел — и точно знаю: этим силам на нас наплевать.

Я улыбаюсь Эрио:

— Благодарю за заботу, брат. Но я умею прикрывать свою спину.

Между нами пробегает новая волна энергии. Взаимное предупреждение. Неизбежное разрушение.

А затем Эрио исчезает.

И я говорю себе — я, который ждал веками: Моя месть уже близко.

Глава 4

Одетт

Когда я возвращаюсь в комнату в своём настоящем облике, Арлан всё ещё здесь.

Парень вскакивает, едва завидев меня. Он снова кажется неуверенным, слегка покачивается, скользит по мне взглядом. Прежде чем уйти, будучи Лирой, я заставила его пообещать, что он подождёт, пока я позову одну из соргинак.

— О-Одетт…

Я улыбаюсь и, прикрыв за собой дверь, вхожу внутрь.

— Ты меня помнишь, — шепчу.

— Я тебя не ждал.

В его голосе — неловкость, может быть… страх?

— А кого ждал?

Арлан опирается на спинку кресла, обитого сине-серой тканью. Судя по тому, как глубоко в неё врезаются его пальцы, это даётся ему с трудом. Его лицо на мгновение искажается от боли.

— Другую ведьму. Целительницу, — признаётся он.

То ли страх, то ли уважение. А может, и то, и другое вместе?

Я не отвечаю, просто подхожу ближе и делаю приглашающий жест:

— Садись. Я тоже умею лечить.

Он сглатывает и пытается опуститься осторожно, но в итоге садится довольно неуклюже.

Снизу он смотрит на меня — и я замечаю, насколько он похож на свою сестру: тёмные волосы, собранные кожаной лентой, тёмно-зелёные глаза, подчёркнутые густыми, выразительными бровями. В этих глазах есть нечто жёсткое, холодное — что-то, что напоминает мне саму себя, когда я была Лирой. Но в его взгляде больше мягкости, больше уязвимости.

— Где тебя ранило?

— Нога уже зажила, — отвечает он.

Я поднимаю бровь.

— Значит, начнём с ноги.

Арлан хмурится, но не возражает. Похоже, он просто не решается.

Я наклоняюсь, кладу руку на окровавленную повязку, обмотавшую его бедро, и позволяю энергии мягко пройти сквозь меня.

Магия не спешит — и в это неуловимое мгновение я задаюсь вопросом: смогу ли я? Прошло всего несколько часов с тех пор, как я… встретилась с Гауэко. А до этого — обрушение Эреи, моя роль в разрушении стен.

Но вот, после секундной паузы, исцеление начинается.

Арлан тяжело вздыхает, вцепившись в подлокотники кресла.

— Ты боишься магии? — спрашиваю.

— Нет, — отвечает быстро. — Не боюсь. Просто…

— Ты не привык.

— Не очень, — признаёт он с робкой улыбкой. — Хотя должен был бы. Я жил среди ведьм при дворе Нумы.

— Я и сама не до конца привыкла. Если тебе от этого станет легче.

Арлан склоняет голову набок и смотрит с вопросом.

— Я не росла со своими родными, — признаюсь, помолчав. — И не знала о своей силе до недавнего времени.

Я улыбаюсь. Он округляет глаза. Это всё, что я могу ему предложить.

— Ты не выглядишь как человек, не привыкший к силе, — замечает он.

В его взгляде сверкает смесь хитрости и любопытства. Но за этим вновь мелькает недоверие — то самое, что держало его настороже с самого начала.

Что ж. Он явно слышал о том, что я сделала с Кирианом.

Я заканчиваю с его ногой и перехожу к ране на боку — там, где клинок прорвал кожу сквозь броню.

— Представь, на что бы я была способна, если бы выросла со своими родителями, — усмехаюсь я.

Он принимает протянутую шутку и тоже слабо улыбается.

— Может, в этом и был смысл. — Когда я приподнимаю бровь, он продолжает: — Может, их отсутствие сделало тебя…

— Убийцей? — подсказываю я.

— Воином с… особыми способностями, — поправляет он, тоже с улыбкой.

В этой улыбке — что-то юное, мягкое, ранимое.

— Хочешь сказать, если бы я знала своих родителей, мне бы не пришлось становиться такой сильной?

Он пожимает плечами:

— Может, тебе бы это просто не понадобилось. — И после паузы добавляет: — Если бы я рос с родителями, я стал бы поэтом.

Я улыбаюсь. Он — тоже.

Лира была ещё ребёнком, когда потеряла всю семью. А Арлан… он был совсем мал — и осталась только она. Сестра, которая с каждым днём становилась всё более жестокой, безжалостной, тираничной… та, что была готова предавать свой народ снова и снова, пока Арлану не осталось ничего, кроме как покинуть её и бежать.

Есть особый вид храбрости, доступный лишь тем, кто способен отказаться от любви, понимая, что она стала злом.

Я вряд ли на такое способна.

— Ты пишешь стихи? — спрашиваю, прикладывая ладонь к его плечу.

Его взгляд скользит за моей рукой.

— Разве я не сказал, что сирота? Я ещё и убийца. Только у меня нет власти… возвращать. — Он подчёркивает последнее слово.

Я знаю, чего он от меня добивается.

— У меня её тоже нет.

Арлан поднимает подбородок.

— Это ведь ты пересекла лес, осквернив не один храм? — Я, — подтверждаю. — И это ты встретила капитана Кириана в тронном зале? — Я, — повторяю.

— Но ты говоришь, что не можешь возвращать людей. Кто тогда?

— Гауэко, — отвечаю без колебаний.

Арлан удивляется. Сначала в его лице читается недоверие, потом растерянность… но не шок.