На перепутье: Воительница (СИ) - Вин Милена

Чувствуя чье-то присутствие, резко открываю глаза и вижу два склоненных надо мной лица.

— Сэр! Вы в порядке? Слышите меня? — та самая женщина, оказавшаяся в беде, касается моего лба, при этом поглядывая на рану. — О, сэр… Что же делать?..

Напротив нее сидит та, из-за которой, собственно, я до сих пор нахожусь на улице, а не дома; но смотрит она не на рану, а прямо мне в глаза. Но чья же это рука, очень крепко сжимающую мою?..

Перевожу взгляд на растущее кровавое пятно и вижу, что девушка прижимает ладонь к моей. Кажется, именно из-за ее прикосновения внутри разливается приятное тепло. Боль исчезает, словно ее и не было. Поднимаю глаза и встречаюсь с ее взглядом — внимательным, таким живым, что сердце вдруг замирает на миг и вновь начинает частить. От новых ощущений становится дурно.

— Я п-позвоню в скорую… и заодно в полицию, — мямлит женщина, и я хватаю ее за рукав пальто, прежде чем она успевает коснуться сумочки.

— Не нужно, — чуть кривясь, привстаю на локтях. Боли, конечно, нет, но дискомфорт остался. — Я и есть полиция, мэм. А скорая… — бросаю взгляд на воительницу, все еще сжимающую мою ладонь. — Она врач. Не переживайте.

— Ладно…

— Преступник сбежал? — осматриваюсь и понимаю, что в подворотне нет никого, кроме нас.

— Ваша… м-м… напарница, — нерешительно выдает женщина, — не стала удерживать его. Лишь предотвратила попытку напасть на меня. Он сбежал, к сожалению…

— Не беспокойтесь. Мы обязательно поймаем его. — Без особого желания я осторожно убираю руку девушки с раны и под ее пристальным взглядом поднимаюсь на ноги.

— Вы уверены, что вам не нужно в больницу? У вас же кровь.

— Мне нужно чтобы вы прошли со мной в участок и дали показания, — говорю, проигнорировав ее вопрос. — Прошу прощения, я не представился… Джон Хейз, капитан полицейского департамента Сиэтла. Как пострадавшая вы должны пройти со мной для дачи показаний.

Делаю более серьезный вид, быстро показываю опешившей женщине значок и прячу его обратно в карман. Она колеблется мгновение, а затем опускает взгляд.

— Простите, капитан. Я благодарна вам за помощь, но это не может подождать до завтра? — Женщина снова смотрит на меня глазами, полными надежды на понимание. — Я… я возвращалась с работы. Понимаете… дома дети. Они с няней, но я не могу платить ей сверхурочно. Можно я…

— Да, — перебиваю ее я, кивнув. — Я понимаю. Запишите мой номер и продиктуйте свой. Я вызову вам такси и буду ждать завтра в участке.

— Спасибо, — с облегчением выдыхает она, переводя взгляд с меня на девушку. — И вам. И вам огромное спасибо!

Женщина хватает ее за руку, и я ожидаю, что моя амазонка испугается или сразу же отшатнется, но каково же мое удивление, когда вместо этого ее губы трогает улыбка. Легкая, нежная улыбка…

После того как я обмениваюсь с потерпевшей номерами, даю ей информацию, куда нужно будет явиться для дачи показаний, и провожаю ее до такси, мы остаемся с девушкой одни. Боковым зрением замечаю, что она тоже следит, как уезжает машина. Но когда такси скрывается за поворотом, девушка разворачивается и… Уходит?

В самом деле уходит! Идет спокойным шагом вперед как ни в чем не бывало.

— Ну нет… — догоняю ее, хватаю за руку и разворачиваю к себе лицом. Глаза цвета аквамарина впиваются в меня с цепкостью рыболовных крючков — никак не отвернуться. — Что ты сделала? — указываю пальцем на кровавое пятно на бежевом пальто. Девушка озадаченно смотрит сначала на рану, а потом на меня. — Ты же определенно что-то сделала… Она не могла затянуться так быстро. Я совсем не чувствую боли. И я отказываюсь принимать это за галлюцинации. Ты что… шаманка какая-нибудь?

Она хлопает ресницами — невинно, будто провинившийся ребенок. В глазах непонимание, а на лице — паутинка усталости. Девушка так слаба, что даже не пытается вырваться из моей хватки. А вроде должна, если судить по ее недавнему поведению…

Замечаю, что она дрожит, и накидываю на ее плечи свое пальто. Она не сопротивляется, но не знаю — потому что не хочет или просто не может.

— Что бы ты ни сделала, — медленно достаю из-за пояса наручники, не спуская с девушки глаз, — я в любом случае не привык оставаться в долгу. Долг чести, знаешь ли, — это то, что мы не занимали, но должны вернуть. И я верну. — Защелкиваю наручники сначала на своем запястье, после на ее, и приподнимаю руку, демонстрируя, что теперь мы связаны. — Я помогу тебе.

Глава 6. Жалость — проявление слабости

Джон

Пока мы шли к машине, беглянка вела себя слишком тихо и… послушно. Кажется, ее даже совсем не задевало, что мы были закованы в наручники. Лишь только когда я усадил ее на заднее сиденье и приковал наручниками к дверце машины, она вскинула на меня усталые глаза и сразу же отвернулась. Смирилась с тем, что я ее поймал? Или просто вымоталась?

Я все же склоняюсь ко второму варианту… Ведь после нескольких минут езды, припарковавшись напротив участка, обнаружил, что она уснула. Сон ее совсем не похож на спокойный — она часто вздрагивает, пока я, откровенно говоря, задумчиво пялюсь на нее. Вроде бы все очевидно — бери да возвращай обратно в камеру. Но что-то невероятно тяжелое, осевшее в груди сразу после встречи с ней, не дает мне поступить подобным образом.

Жалость. Да, это определенно она, черт ее побери. Такая сильная, что и не придавить. Я долго постукиваю пальцами по рулю, глядя то на здание полицейского участка, то на девушку, и чувствуя, как все стесняет в груди, а после сдаюсь — завожу машину, быстро выезжаю с парковки и направляюсь домой. Наконец-то.

Я успел пожалеть о своем решении, пока тащил девушку с подземки до лифта, ведь, как ни пытался, не смог разбудить ее. Сейчас она не кажется такой тяжелой, но ноги все же подрагивают. И, скорее, не от ее веса, а от усталости.

Не встретив по пути ни одного соседа, что не может не радовать, я, наконец, добираюсь до квартиры и, с трудом отворив дверь, буквально проваливаюсь в темноту с девушкой на руках. Бонни тут как тут — уже встречает меня у двери, радостно виляя хвостом. За пару дней я успел соскучиться по ней. Если бы не правила, брал бы ее с собой в участок, но пока приходится полагаться на моего добродушного соседа Майка, согласившегося выгуливать ее.

Бонни взволнованно крутится вокруг ног — такая большая, что с легкостью может повалить меня на пол. Подвывает тихонько, всхлипывает, будто знает — шуметь нельзя, но замирает, когда я закрываю дверь и включаю в маленьком коридоре свет.

Шоколадные глаза лабрадора-ретривера впиваются в бессознательную девушку, светлая, почти молочного оттенка, голова склоняется набок.

— Да, у нас гостья, Бонни, — снимаю ботинки и несусь в гостиную с пониманием, что еще немного — и уроню ее.

Я успеваю мягко уложить девушку на бежевый длинный диван у панорамных окон и остаюсь сидеть рядом, не в силах подняться. Из груди вырывается тяжелый вздох, я облокачиваюсь на диван и роняю лицо в ладони, чувствуя, как капельки пота скользят по виску и шее.

Спустя какое-то время меня будит прикосновение влажного носа к моей руке, и я нехотя поворачиваю голову к определенно взволнованной происходящим Бонни.

— Я и сам в шоке, ушастая, — сажусь на пол и тянусь к висячему уху собаки, не сводящей с меня глаз-бусин. — Не знаю, куда ее девать. Завтра Валери приезжает.

При упоминании сестры Бонни отпрыгивает назад и начинает кружить вокруг себя, но быстро затихает и снова садится рядом, подставляя голову для поглаживаний.

— Еще продукты в машине…

Слишком поздно я вспомнил про пакеты с продуктами. Без сомнений — все замороженное уже давно разморозилось, потому я заставляю себя подняться, а затем семеню в коридор. Бонни следует за мной до самой двери, но я останавливаю ее больше просьбой, чем приказом:

— Последи за гостьей, я сейчас.

Быстро — насколько это вообще возможно в моем состоянии — я возвращаюсь обратно в квартиру с пакетами и в таком же темпе, но неряшливо распихиваю продукты по полочкам в холодильнике. А когда оказываюсь в гостиной, освещенной лишь лунным светом, обнаруживаю, что Бонни боязливо скулит, лежа у кофейного столика. Диван пустует.