Мэгги Стивотер - Мэгги Стивотер Превращение
Какое-то время мы просто лежали рядом, не соприкасаясь друг с другом, как два незнакомца, а потом Сэм повернулся на бок ко мне лицом, так что его голова оказалась на одной подушке с моей.
Он поцеловал меня, очень ласково и бережно, и в этом поцелуе был и восторг первого поцелуя, и опыт накопленных воспоминаний обо всех наших поцелуях. Сквозь футболку я чувствовала, как колотится у него сердце, и этот глухой стук стал еще чаще, когда наши ноги переплелись.
— Я не знаю, что будет дальше, — произнес он негромко, уткнувшись мне в шею, так что его дыхание защекотало кожу.
— И я не знаю, — сказала я.
От волнения и того, что ждало своего часа внутри, в животе у меня все связалось в узел.
За окнами немедленно завыли волки; их еле различимые голоса вздымались и затихали вновь. Сэм рядом со мной замер.
— Скучаешь по той жизни? — спросила я его.
— Нет, — отозвался он подозрительно быстро; за такое короткое время он не мог обдумать мой вопрос. — Это не то, чего я хочу. Я хочу быть собой. Хочу отдавать себе отчет в том, что делаю. Хочу помнить. Хочу иметь какое-то значение.
Только он ошибался. Он всегда имел значение, даже когда был волком в лесу у меня за домом.
Я поспешно отвернулась и вытерла нос платком, который прихватила из ванной. Даже не глядя на него, я могла сказать, что на нем остался алый след.
Сэм тяжело вздохнул, обнял меня и уткнулся мне в плечо. Он втянул носом мой запах, и я почувствовала, как он держит меня за пижамную кофту.
— Останься со мной, Грейс, — прошептал он, и я сжала трясущиеся руки в кулаки. — Пожалуйста, останься со мной.
Я чувствовала запах, который исходил от моей кожи, приторный запах миндаля, и понимала, что он говорит не только о сегодняшней ночи.
СЭМЯ держу тебя в ладонях, словно бабочку,
попавшую в плен.
У тебя нет больше крыльев, ты наследница
проклятья моего.
Но ты ускользаешь,
ты от меня ускользаешь…
42
Самый долгий день в моей жизни начался и закончился, когда Грейс сомкнула глаза.
Наутро я проснулся и обнаружил, что Грейс не мирно спит в моих объятиях, а скорее разметалась поверх меня и моей подушки, придавив меня к постели. Из окна лился солнечный свет; лучи солнца прямоугольником обрамляли наши тела на кровати. Мы умудрились проспать все утро. Не помню уже, когда я последний раз так спал — как убитый, не обращая внимания на бьющее в глаза солнце. Приподнявшись на локте, я взглянул на Грейс, и меня охватило странное, гнетущее чувство, словно на меня разом навалилась тяжесть тысяч непрожитых дней, нагроможденных один на другой. Она что-то пробормотала в полусне и перевернулась ко мне лицом. Я заметил у нее на щеке красную полоску, но она тут же смазала ее запястьем.
— Фу, — сказала она и широко открыла глаза, чтобы взглянуть на руку.
— Дать тебе платок? — спросил я.
Грейс простонала.
— Я сама принесу.
— Все нормально, — сказал я. — Я уже встал.
— Нет, не встал.
— Встал. Видишь, я приподнялся на локте. Значит, я в тысячу раз ближе к тому, чтобы встать, чем ты.
В обычных обстоятельствах я бы поцеловал ее, или принялся бы щекотать, или погладил по бедру, или положил голову ей на живот, но сегодня мне было страшно ее сломать.
Грейс покосилась на меня, как будто такая сдержанность показалась ей подозрительной.
— Я могу просто вытереть нос о твою футболку!
— Вас понял! — отчеканил я и пошел за платком.
Когда я вернулся, ее спутанные волосы закрывали лицо, не давая мне разглядеть его выражение. Она молча вытерла руку и быстро скомкала платок, но я все же успел увидеть на нем кровь.
Внутри у меня все натянулось, как пружина.
Я протянул ей стопку бумажных платков.
— По-моему, надо отвезти тебя к врачу.
— Да какой от этих врачей толк, — отозвалась Грейс.
Она промокнула нос платком, но он остался чистым. Тогда она еще раз вытерла запястье.
— Я все равно считаю, что надо съездить, — возразил я. Должно же хоть что-то унять беспокойство, поселившееся в моей груди.
— Терпеть не могу врачей.
— Я знаю, — сказал я.
Это была правда. Грейс не раз поднимала эту тему прежде; впрочем, я полагал, что дело тут скорее в нежелании тратить время, чем в страхе или неприязни к медицинским работникам. Я считал, что на самом деле ее не привлекает необходимость сидеть в приемном отделении.
— Давай поедем не в больницу, а в медицинский центр. Там все быстрее.
Грейс поморщилась, потом пожала плечами.
— Ладно.
— Спасибо, — с облегчением сказал я, а она упала обратно на подушку.
Грейс закрыла глаза.
— Вряд ли они что-нибудь найдут.
Я подумал, что она, скорее всего, права. Но что еще мне оставалось?
ГРЕЙСЯ отчасти даже хотела пойти к врачу — вдруг мне все-таки смогли бы помочь? Но еще сильнее я боялась, что не смогут. Ведь тогда у меня не останется даже надежды.
Пребывание в медицинском центре еще больше усилило ощущение нереальности всего происходящего. Я здесь никогда не бывала, а вот Сэм, похоже, неплохо ориентировался. Стены были выкрашены в грязноватый оттенок морской волны, а кабинет украшала настенная роспись в виде четырех бесформенных китов-касаток, резвящихся в волнах. Все то время, пока врач с медсестрой задавали мне вопросы, Сэм то прятал руки в карманы, то вытаскивал их обратно. Когда я покосилась на него, он на несколько минут прекратил это занятие, а потом принялся выкручивать пальцы так, что затрещали косточки.
В голове у меня все плыло, о чем я и сообщила доктору, а мой нос послушно продемонстрировал медсестре кровотечение. Боль в животе, впрочем, я могла описать лишь на словах, а когда попыталась заставить их понюхать мою кожу, оба явно пришли в недоумение, хотя доктор все-таки подчинился.
Девяносто пять минут спустя после того, как мы переступили порог медцентра, я вышла оттуда с рецептом на средство от сезонной аллергии, рекомендацией принимать препараты железа и промывать нос соленой водой, а также вооруженная теоретическими знаниями об особенностях подросткового возраста и вреде недосыпа. А Сэм стал на шестьдесят долларов беднее.
— Ну как, тебе полегчало? — спросила я у него, когда он открывал передо мной дверцу своего «фольксвагена».
В ненастный весенний день он казался взъерошенной птицей, сиротливо чернеющей на фоне серых облаков. Из-за обложенного неба невозможно было сказать, начинается ли день или уже идет к концу.
