Карен Монинг - Рожденные лихорадкой (ЛП)
Я моргнула, мои глаза широко распахнулись.
«Ты думаешь, она моя сестра?»
Если в это верит Бэрронс, то я определенно на грани эмоционального срыва. Ну как тут не предположить, что я живу не в той реальности. Ведь Бэрронса не так просто одурачить.
«Недостаточно доказательств, чтобы сделать окончательные выводы.»
«Что же мне делать?»
«А что вы хотите сделать?»
«Избавиться от нее.»
«Убить?»
«Нет. Просто убрать отсюда.»
«И чего вы хотите этим добиться, мисс Лейн?»
«В данный момент мне станет легче от этого, и пока этого достаточно.»
«Продолжайте задавать ей вопросы,» — приказал он.
«Не хочу.»
«В любом случае сделайте это. Я не собираюсь ее никуда уводить.»
«Не „ее“, а „это существо“.»
«Она человек. Смиритесь с этим.»
Я ожидала, что он уберёт самозванку с моих глаз. Но он не сделал этого. В приступе гнева и ярости я отпихнула ящик от стены и уселась на него.
— Ты можешь начать рассказ о себе с детства, — бросила я существу.
Оно посмотрело на меня.
— Это ты мне расскажи, — выдало в ответ оно.
— Думала, ты боишься меня, — напомнила я.
— Ты ничего такого не сделала, — пожало плечами существо. — По крайней мере, пока. И ты не походишь близко. Кроме того, если я действительно потеряла год, а Дэррок мертв, делай, что хочешь, — с горечью проговорило оно. — У тебя моя сестра. У меня больше ничего не осталось.
— Мама и папа.
— Даже не смей угрожать им!
Я покачала головой. Оно действовало как моя сестра. Блефовало так, как это сделала бы я. Я тоже попыталась бы утаить от Книги, что у меня есть родители, и перешла бы к угрозам, когда Книга начала бы угрожать им. Еще одна червоточина в моем яблоке. Я стремительно теряла ощущение реальности происходящего.
— Кто был твоим первым?
«Провалом,» — не стала добавлять я.
Оно хмыкнуло.
— Даже не напоминай. ЛВЧ.
Люк-вялый-член. Была причина по которой, наш чемпион оставался девственником гораздо дольше всех остальных парней в старшей школе. Он не хотел, чтобы пошел слух о том, что отличный футболист совсем не так хорош в постели, как на поле. Потеря девственности стала грандиозным провалом для Алины. Он так и не смог прорвать ее девственную плеву. Но сестра никогда никому не рассказывала об этом кроме меня. Вместе мы и прозвали его ЛВЧ. Я тоже никому и никогда не рассказывала об этом.
Если моя сестра жива, то ради чего я веду борьбу? Чтобы облегчить боль? Ради мести? Если моя сестра жива, где, черт возьми, она пропадала целый год?
На Дэни лежит вина за ее смерть. Если она не мертва, что же тогда на самом деле произошло той ночью в переулке?
— Правша? — я посмотрела на Бэрронса. Я не горела желанием, чтобы это существо — или, если уж на то пошло, вообще кто бы то ни было — оценивало хозяйство моего мужчины, но подобные интимные нюансы — одна из тех вещей, которыми я привыкла с ней делиться. Мы с ней оценивали мужское хозяйство, определяя в какую сторону мужчина заправляет свой член. «Если не можешь сказать, куда он заправлен, младшая, значит нечего и знакомиться с ним поближе. Кому нужны обладатели непримечательных размеров?» — учила меня сестра.
Бэрронс стоял, широко расставив ноги, со скрещенными на груди руками, блокируя лестничный пролет, и наблюдал за нами с бесстрастным спокойствием, он словно пытался выяснить имеет ли разворачивающееся перед ним безумие какой-либо смысл.
Ее брови поползли вверх, когда она взглянула на него.
— О господи! Определенно левша.
Бэрронс бросил на меня убийственный взгляд.
Я проигнорировала его. Хотелось бы мне задать мошеннице такой вопрос, ответ на который я не знала, потому что если это была какая-то разновидность проекции, то Книга внутри меня могла получить свободный доступ к любой информации, которой владела я. Она могла тщательно «прочесать» мою голову, до мельчайших подробностей. Но если я не знала ответ, то ни подтвердить, ни опровергнуть его не смогу. Вот вам и замкнутый круг.
«Вы используете для рассуждений свой мозг, мисс Лейн. Это не самый ваш проницательный орган.»
«А какой самый?» — безмолвно бросила я.
«Ваше нутро. Люди все усложняют. Тело и так все знает. Люди не доверяют ему. Спросите у него. Прислушайтесь. Почувствуйте.»
Я сердито выдохнула и отбросила волосы.
— Расскажи мне о своем детстве, — снова повторила я.
— Откуда мне знать, что ты не Синсар Дабх, которая играет со мной в игры? — ответило существо.
— То же можно сказать и о тебе, — натянуто проговорила я. — Может то, что внутри меня, проецирует тебя, — а я затерялась в ворохе этих иллюзий.
В ее глазах появилось понимание, когда она осознала то, что я сказала.
— О боже, ни одна из нас не знает наверняка. Черт, младшая!
— Ты раньше никогда не говорила…
— Знаю, е-мое, ешкин кот, петунья, маргаритки, лягушка. У нас были свои ругательства, — она фыркнула, и мы одновременно выпалили:
— Потому что красивые женщины не ругаются.
Оно засмеялось.
Я прикусила язык. Ненавижу себя за то, что разговариваю с самозванкой. У нее та же интонация. Почти такой же наклон головы. Я отказываюсь смеяться. Отказываюсь делить моменты сестринского единения с существом, которое просто не может существовать.
— Как может Книга находиться внутри тебя? Я не понимаю, — сказала она. — И почему она не поработила тебя? Я слышала, что она подчиняет любого, кто ее касается.
— Здесь я задаю…
— И вообще почему все так? Если ты действительно Мак, и Книга каким-то образом действительно внутри тебя, и ты не одержима, а я действительно твоя старшая сестра, — она подчеркнула свое старшинство так, как это сделала бы Алина, — и я не мертва, неужели я не заслуживаю хотя бы толики понимания? — она нахмурилась. — Мак, Дэррок действительно мертв? Я нигде не могу его найти, — на какое-то мгновение, казалось, ее лицо задрожало, как будто она была готова удариться в слезы, а затем застыло. — Серьезно. Расскажи мне о Дэрроке и о том, что, черт подери, произошло с Дублином, а я расскажу тебе о своем детстве.
Я вздохнула. Если каким-то чудесным образом это действительно была моя сестра, то она была такой же упрямой, как и я. Ну а если это не моя сестра, то мне не сдвинуться с мертвой точки, если не пойду на уступки.
Так что, я восполнила ее пробелы рассказом о бессмысленной смерти Дэррока, когда Книга расплющила его голову как виноградину, и кратко изложила ей события последнего времени, а затем, скрестив руки, опёрлась о стену.
