Алина Борисова - За синими горами (СИ)
Подхваченная этим эмоциональным вихрем, я не сразу поняла, что она поет Его песни. Песни, созданные ее братом или песни, созданные на его стихи. Я не сразу поняла, что она так плачет, выплескивая на нас всю ту боль, что разрывает ей душу. Что она так хоронит его. И прощается. Разделенные эмоции. То, что было так естественно для ее народа, для ее мира. И чего она отныне была лишена, оставшись совсем одна, утратив природные способности к гипнотическому воздействию. Она делилась с нами своим горем через музыку, и не только я, знавшая, о чем ее песни, не могла удержать слез. Женщины рыдали все. Мужчины держались если только внешне.
Она пела и пела. Песню за песней, не давая опомниться. Полчаса или вечность. Время остановилось. Никто не разговаривал, не разливал, не выпивал, не закусывал, не шевелился. Не существовал. В этом пространстве не было ничего, кроме ее голоса. И эмоций.
А потом была оглушительная тишина. Которая звенела так, что, казалось, взорвется. Они пытались отдышаться. Люди, никогда не знавшие, что такое вампир.
— А я не верил, что бывают сирены, — Вашуков подобрал слова первым. — Всегда считал, что Одиссей, привязавший себя канатами к мачте, чтобы не прыгнуть в бездну, — это просто красивая гипербола. А он действительно прыгнул бы, не будь он привязан. Потому что если бы ты в этой песне пожелала бы, чтоб я прыгнул в окно — я бы прыгнул, не раздумывая. Я даже сейчас бы прыгнул. За одно твое слово…
— Я знаю, — спокойно соглашается Ясмина. — Но ты останься. Если хочешь быть полезным — будь живым. Мертвые не нужны.
А дальше все, словно отмерев, очень долго хлопали, повторяли до бесконечности загадочное слово «катарсис»… А потом уже наливали, и выпивали, и вновь выпивали, и кроме нас с Ясминой никто от выпивки не отказывался. Я, глядя на это, мрачнела все больше. Не потому, что осуждала их, нисколько. Я так соскучилась по человеческому обществу, по таким вот безбашенным пьяным компаниям, по всем тем веселым глупостям, что творят люди на первой стадии опьянения. И я сама с удовольствием пригубила бы — пусть не водку, здесь были напитки и послабее, глядишь, и не отравилась бы… Но Яська… Кто будет кормить мою Яську? Она ведь так рассчитывала на это сборище…
Правда, сама Яся признаков недовольства не выказывала. Она давно перебралась от меня к восторженно взиравшему на нее художнику, благосклонно кивала в ответ на его словоизлияния, позволяла ему обнимать себя, время от времени трогательно проводила кончиками пальцев по его щеке и что-то тихо шептала на ушко. Что, впрочем, не мешало ей при этом второй рукой многообещающе скользить по коленке типа, сидящего справа. М-да, она говорила, что цифра один ее не устроит… Вот только художник мало походил на человека, готового делить понравившуюся деву с кем бы то ни было.
Поэтому, когда нетрезвый сосед начал пылко обцеловывать шаловливую Ясину ручку, Павел это заметил. А заметив, не вставая залепил конкуренту кулаком в лоб. Дальше бурная, но непродолжительная драка, соперников, при активном участии хозяина дома, растаскивают, спаивают «за мир и дружбу»… Яська, отскочившая при начале конфликта к стене, настороженно выжидает с выражением бесконечного удивления на лице.
Вашуков просит ее вернуться и сесть рядом, она отказывается…
— Да ты… Да я за тебя… — пытается сформулировать все более пьянеющий художник. — Да я… Вот! — от переизбытка чувств от разбивает собственную рюмку об стол и под нетрезвый женский визг впечатывает ладонь в осколки.
Ясмина подскакивает почти мгновенно. Хватает разошедшегося художника за руку, подносит к губам, слизывает выступившую из пореза кровь… И тут же, страшно закашлявшись, сплевывает прямо на расстеленную на полу скатерть.
— Ты что, ты что, там же стекла! Ты порезалась? — тут же пугаются окружающие, пока она невнятно шипит что-то, пытаясь прийти в себя, а я пытаюсь обойти импровизированный стол, чтобы до нее добраться.
— Что ты сделал? — негромко, но прочувствованно возмущается Яська. Павел, перепуганный предположением, что она наглоталась осколков, лепечет что-то про удаль молодецкую и что он никак не думал… — Что ты с кровью своей сделал? Ты же убил ее, она мертвая!
— Яся, Яся, пойдем, умоемся, — я тяну ее прочь, пока она в возмущении не наговорила лишнего. — Нет, не нужна помощь, отстаньте, — отмахиваюсь от прочих. — Твоя особенно не нужна, руку перемотай, разудалый молодец! — мне, наконец, удается захлопнуть за нами дверь ванной.
— Не поранилась?
— Да не было там стекла, — отмахивается Яська. — Там кровь была мертвая! Что он сделал? Что он с ней сделал, ты можешь мне объяснить? Это не то, что пить, это же в рот взять невозможно!
— Бедная моя Яська, — я устало сажусь на край ванны. Как-то даже в голову не пришло, что людей «в естественной среде» она и не видела прежде, ей всегда привозили — отборных, здоровых, красивых. — Это называется алкоголь. То, что все они пьют. На людей влияет — сама видишь: мозг выключает совершенно. Еще один из вариантов свободы — свобода от осознанности собственных поступков. А пить такую кровь нельзя, Анхен говорил, она вам как яд. И еще два дня минимум будет чиститься. Хотя — это еще сколько они выпьют, — вздыхаю. Алиханов явно затарился по принципу «чтоб два раза не бегать», окончания банкета в связи с окончанием спиртного тут не предвидится.
— А я все думаю: почему я кровь чувствовать перестаю? Сначала ее тут много было, а потом запах все слабее, слабее, вонь одна… Уже успела себе придумать, что это я… Что обоняние отмирает…
— Нет, Яся, нет, — пугаюсь я ее страхам. — Меня же ты чувствуешь?
Кивает.
— Ну вот видишь, все хорошо с тобой, это просто алкоголь… Я и представить не могла, что ты не знаешь, я бы сказала…
— Безумие какое. Столько крови… — стонет Ясмина. — Столько полноценной крови, а пить нечего… Все перепортили. Просто взяли и перепортили…
— Люся! — ломится в дверь Вашуков. — Люсенька, солнце мое, открой. С тобой все в порядке?
Ясмина вздыхает.
— А подрались-то они с чего, ты не видела? Я поняла, что алкоголь, и что мозг работает хуже, но хоть какая-то причина должна ведь быть? Внешний раздражитель, я не знаю…
Теперь уже я вздыхаю.
— Ты соблазняешь сразу двоих, Ясь. У людей такое не принято. Если Вашуков решил, что ты его дева, он просто не позволит кому-то еще оказывать тебе знаки внимания. Да и никто не позволит.
— Но это не им решать! — возмущается вампирша. — И я не его дева, мне просто нужны партнеры для секса на этот вечер… Я же не знала, что они все негодные.
— Люся! Люся, ответь, не молчи, — сотрясает дверь Вашуков.
