Юлия Вакилова - Король моего сердца
Мужчина бросил на нее измученный, пронизанный болью взгляд — и неслышно исчез меж пологом шатра, растворился в ветре, оставляя девушку наедине с остывающим телом супруга. И с необходимостью принять такое непростое решение.
Теперь твоя очередь.
Она пересохшими губами неслышно повторила его слова.
Она могла мгновенно поднять панику, указать, в каком направлении мог скрыться убийца мужа, ее несостоявшийся жених. Или могла дать ему время уйти, позволить избежать возмездия.
Как ей следовало поступить?
Принцесса еще раз бросила взгляд на лежащего супруга, словно прощаясь, закрыла глаза. И медленно начала про себя считать до ста.
С каждой новой цифрой ее сердце ускоряло тревожный, панический бег. Каждая новая цифра приближала неизбежный момент, о котором она не хотела даже думать.
«Сто».
Эллери сделала глубокий вдох.
И закричала.
Глава пятнадцатая. Не твоя вина
«Это был кочевник».
За последние семь дней губы Эллери пересохли повторять — говорить, кричать, шептать, — эти слова снова и снова.
Начиная с момента, когда встревоженные воины ворвались в королевский шатер, привлеченные криком молодой госпожи, вся жизнь принцессы стремительным клубком событий покатилась под откос. А, может, то произошло много раньше — с минуты, когда она прошептала «согласна» в церкви у алтаря не тому мужчине.
День и ночь трагическая судьба Оркеса не выходила у нее из головы. Несчастный мужчина, главной причиной несчастий которого стала она, Эллери, являлся всякий раз, стоило закрыть глаза. Она вновь видела его предсмертный взгляд, полный боли и тоски, заново переживала те страшные мгновения, когда из последних сил он отвернулся, не желая на пороге смерти видеть ее лицо.
Эллери проклинала безжалостную судьбу, злилась на Сапфо, одним взмахом меча вновь перевернувшего ее жизнь с ног на голову, и еще сильнее злилась на себя. Потому что при всей чудовищности совершенного Бродягой поступка она все равно не смогла, не сумела перестать переживать, думать о нем, бояться за него.
Свершившееся на ее глазах убийство не могло снискать в душе девушки одобрения или прощения… Но вместе с тем ненависти, о которой говорил Бродяга, не было.
Была усталость, была горечь, обида, тревога, страх — что угодно, но только не ненависть.
Эллери осознала, насколько сильно переживала за Сапфо, только когда снаряженный в погоню за убийцей отряд вернулся ни с чем. Только в этот миг стянувшая горло удавка напряжения чуть ослабла.
Но до конца не отпустила.
Да и возможно разве было обрести хотя бы подобие спокойствия, когда вокруг разверзлась пропасть? Когда каждый следующий шаг мог стать роковым — любое непродуманное слово, случайный взгляд, неосторожный поступок? Она, точно мошка, все сильнее вязла в паутине лжи, разрастающейся с каждым новым днем.
Принцесса запуталась. Запуталась в себе, в своих мыслях и чувствах.
Раз за разом она задавалась вопросом, можно ли было продолжать испытывать что-то к убийце собственного мужа? И раз за разом ответ погружал ее сердце во тьму, он лишал ее даже права скорбеть по Оркесу, ибо скорбь эта оставалась на губах горечью двуличия.
Если бы она по-настоящему горевала по мужу, то, не сомневаясь, выдала бы его убийцу.
Будь она преданной женой, то искоренила бы любые чувства к Сапфо в своем сердце, выдрала бы с корнем, точно сорняк.
Всю свою прежнюю жизнь она поступала так, как велело ей сердце, — пусть даже разум порой протестовал против принятого решения. Так было вплоть до момента свадьбы, до мига, когда она отчетливо осознала, что пути назад нет, что человек, стоявший рядом с ней, — ее теперешняя судьба. Тогда, впервые в жизни, она покорилась. Воле обстоятельств, решению отца, выбору Сапфо — как тогда ей казалось — сознательно позволившего этой свадьбе случиться.
Но насмешнице-судьбе точно мало было этого всего. И она обрушила на отчаявшуюся принцессу новые испытания. Вначале им стала открывшаяся правда о Бродяге, о том, что он, как и она сама, оказался всего лишь жертвой. Не успела она толком примириться с этой горькой истиной, как настала та страшная ночь, разделившая ее существование на «до» и «после».
Впервые в жизни она запуталась. Впервые ни разум, ни сердце не могли ей помочь разобраться в самой себе. Еще недавно Эллери казалась себе уже взрослой — но в минуты, когда в полной тишине равнодушных чужих покоев звучали ее глухие рыдания, она становилась лишь напуганным, одиноким ребенком, рядом с которым не было никого.
Еще тягостнее было находиться там, где родился и вырос Оркес, где каждый придворный, каждый слуга знал и помнил его с младенчества. Где каждый, считавший себя в этом праве, приносил ей соболезнования, сокрушался об их таком коротком браке, отчего девушка еще сильнее ощущала себя настоящей предательницей.
В этом замке она была чужой. Она должна была войти в него будущей хозяйкой, супругой мужчины, который однажды станет здесь повелителем, а вошла вдовой.
Единственным человеком, способным разделить с ней её печаль, стала Дария. Она часами сидела с Эллери, держа принцессу за руку. Они почти не разговаривали — а зачем? Слезы стали связующей нитью этих полных грусти встреч, вот только горевали девушки о разном.
Эллери оплакивала короткую жизнь супруга, выбор Сапфо, поставивший на грань все то, что с таким трудом удалось ему достичь. Рыдала, выплескивая наружу собственную беспомощность, неспособность защитить близкого человека — и спасти от смерти того, кто протянул ей руку помощи в момент, когда меньше всего на свете она ожидала этого.
Дария… О чём рыдала темноволосая красавица? Или, возможно, о ком?
Порой человек бывает слишком эгоистичен в своих несчастьях.
Если бы переживания Эллери не поглотили ее душу целиком и без остатка, то, возможно, рыжеволосая принцесса могла бы задуматься и внимательнее приглядеться к горю подруги.
Но она была поглощена собственной трагедией, и слёзы Дарии казались ей не более чем сочувствием и данью уважения Оркесу.
Эллери снова и снова воскрешала в памяти роковую ночь, пока ей, наконец, не удалось понять, что именно в поведении Бродяги показалось странным. Тогда, в момент, когда реальность закручивалась в безумный узел, она списала странную медлительность мужчины на то, что он все никак не решался нанести смертельный удар, заранее ощущая вину за свой поступок.
Но теперь, снова и снова воспроизводя в памяти смазанные картинки случившегося, девушка поняла, что медлил он из-за руки. Ранение чёрной стрелой, когда-то полученное им по её вине, оказалось куда глубже, чем она представляла.
