Евдокия Филиппова - Посох Богов
Маленькое круглое озеро с берегами, густо поросшими осокой. Из голубовато-серого зеркала воды поднимаются прямые стебли камыша. Мы огибаем озерцо справа.
Незаметно темнеет. Валентин смотрит на часы. Ещё нет и полудня. Я поднимаю голову и смотрю вверх. Низко проплывают плотные лиловые облака, и верхушки деревьев тонут в них. В наступивших сумерках ветки сосен словно пытаются остановить нас, протягивая широко расставленные колючие пальцы-ветви. В посвежевшем влажном воздухе терпко пахнет какими-то растениями, аромат хвои сменяется запахом прелых листьев, мокрых грибов и удушливых болотных испарений. От земли тянет сыростью и гниением. Листва печально и недобро шумит. Кора деревьев изъедена лишайником, словно высасывающим из них соки. Из голубого мха торчат высокие чёрные кочки, гнилые пни, скрюченные стволы деревьев, изуродованных обилием влаги. Тропа теряется в мрачной черноте леса.
Над озерцом проносится порыв ветра, и голубое зеркало меркнет, покрываясь трепещущей дымкой ряби. Злобно шуршит жёсткая осока.
Краски тускнеют. Холодный пасмурный свет быстро меркнет в небе.
Ветка больно хлещет меня по щеке. К лицу прилипает невидимая паутина, клочок седого мха повис на кроссовке. Ветер уныло свистит в жёстких кустах, белёсый полупрозрачный туман клубится над мокрой травой, над голубым бархатом мха. Во внезапно наступивших сырых ветреных сумерках чувствуется ледяная свежесть.
Я надеюсь, что заросли вот-вот кончатся, и мы снова выйдем на дорогу.
Но дороги нет. Мы одни среди непроходимых дебрей.
Я совершенно обессилена. В душе какая-то пугающая тревожная пустота. Наконец, остановившись, Валентин говорит, стараясь не напугать меня:
— Кажется, мы заблудились.
Нет, я не могу поверить в это. Мы недалеко от дороги, однако, кроме зловещего шелеста деревьев ничего не слышно. Ничего.
Но всё-таки мы принимаем решение двигаться дальше.
Места, где мы проходим, похожи на дремучий лес из страшных сказок.
Когда окончательно темнеет, я пугаюсь по-настоящему. Ночевать в лесу? Я не могу этого даже представить. Часы Валентина показывают уже девятый час вечера.
Неожиданно, когда я уже не чувствую сил идти дальше, мы выходим на большую поляну.
Если бы не печальные обстоятельства, я не пожелала бы другого места для отдыха. Поляна великолепна. Трава сухая, мягкая, изумрудная, густая и шелковистая, такая красивая, что кажется мне обманом, миражом, и я хватаю Валентина, собирающегося шагнуть, за рукав.
— Вдруг болото? — лепечу я.
— Да нет, — отвечает он. — Видишь дуб посреди поляны? Пойдём к нему.
Валентин кивает на огромный с раскидистой кроной дуб в самом центре поляны. Мы бредём к нему. Если придётся ночевать, лучшего места не найти.
— Сколько же ему лет?
— Пожалуй, веков, — добавляет Валентин.
Я шагаю к дереву.
В чёрном стволе зияет похожее на арочный вход дупло. Ни тепла, ни холода оттуда.
Вдруг я слышу, нет, скорее чувствую, как кто-то зовёт меня войти. Путая, перемешивая внутри страх и любопытство, я делаю ещё несколько шагов, постоянно чувствуя за спиной присутствие Валентина, который остаётся на месте, не смея идти со мной.
Кромешная темнота там, за входом пугает меня, но я знаю, что там меня ждёт что-то важное. Я уже возле самого входа. Ещё шаг и я, возможно, упаду в бездну.
Слабое радужное мерцание всех оттенков цветов, как тончайшая стенка мыльного пузыря отделяет меня…от чего?
И я делаю шаг.
Бесконечное падение. Абсолютная тьма. Тепло и холод одновременно… Как долго. А вдруг я умерла, и меня больше нет…. Скорость такая, что я, казалось, обгоняю сама себя… чёрная всасывающая пустота… низвержение в пропасть или восхождение в неизведанные высоты…
Я кричу…
И просыпаюсь….
Из крошечной трещинки между сном и явью, посреди ночи я выплыла из забытья, не зная, что меня разбудило. В горле пересохло, наверное, я действительно кричала. Я перевожу дыхание и открываю глаза. Неясные шорохи вокруг заставляют мой слух обостриться до предела.
Боже мой, что это там, в холодном лунном полумраке? Смутное потустороннее свечение. Ужас чёрной тенью метнулся в моей душе. Моё одиночество кажется мне абсолютным.
В противоположном углу комнаты что-то светиться бледным голубовато-серебристым светом.
Я пытаюсь осмыслить происходящее. Что это может быть? Телефон?!
Ну, конечно… Вот трусиха…
Я сажусь на кровати. Но к своему ужасу, рядом, на стуле возле изгловья кровати, обнаруживаю свой безмолвный, безжизненный телефон.
Тогда что же светиться там?
Преодолевая страх, пытаясь найти хоть какое-то объяснение этому явлению, я осторожно поднимаюсь и направляюсь туда, где зависло светящееся облачко. Кажется, что его можно потрогать.
На столе, излучая тонкий, неземной, невероятный свет лежит медальон.
«Господи, что это может быть?».
Я пытаюсь хоть как-то объяснить для себя это явление.
«Что может светиться в темноте… Фосфор…»
Это было единственное, что смогло придти мне в голову.
«После того, как я побывала в медальоне на солнце, он накопил свет и теперь… Откуда там фосфор! Фу, какой бред».
Но почему он не светился, когда я выключила лампу перед сном?
Я стою рядом, боясь прикоснуться к медальону.
Может быть, это луна подсвечивает полированный металл?
И вдруг свечение внезапно прекращается, будто кто-то выключил подсветку. И тогда я вижу, как играет лунный свет в линиях рисунка на медальоне.
Я напугана, особенно после того разговора у Павла в музее накануне вечером. Откуда он здесь, кому принадлежал раньше?
Я снова ложусь в постель и, не отрываясь, гляжу на медальон.
Незаметно для себя, я перестаю думать о свечении, мысленно возвращаюсь к вчерашнему свиданию с Валентином…
Мне снова удаётся уснуть.
Глубокой ночью Валентина разбудило острое ощущение чьего-то присутствия и липкого унизительного страха, выползающего в минуты слабости, помимо воли.
Густой, неподвижный, почти осязаемый, сумрак висел в комнате. Как огромный спрут, тьма трогала лицо холодными щупальцами, перебирала волосы, пыталась закрыть веки. Затаив дыхание, Валентин таращил глаза, стараясь хоть что-то разглядеть. Наконец, ему показалось, что в дальнем углу комнаты, между креслом и столом он видит тёмную неясную фигуру.
Некто или нечто едва заметно колыхнулось и, медленно качаясь, как в чёрных инфернальных водах, поплыло в его сторону. Валентину послышалось, как под чьей-то невидимой ногой скрипит половица.
Холодный первобытный ужас сковал тело Валентина. Он не мог шевельнуться, не мог дышать, язык прилип к нёбу так, что он не смог крикнуть, даже, если бы попытался.
