Наталья Якобсон - Избранники Тёмных сил
Едва успев переступить порог своего нового жилья, Флер захлопала от радости в ладоши и кинулась меня обнимать. Она сказала, что в такой теплой уютной комнате ей ночевать еще ни разу не доводилось. Я чувствовал себя последним подлецом. Девушка радовалась в моем обществе, как ребенок, а я ведь даже не сказал ей, кто я такой. Она считала меня аристократом и не понимала, какая опасность от меня исходит. Ну, как я мог втолковать ей, что от меня нужно бежать, как можно дальше, а не вешаться мне на шею.
Флер доверилась мне, рассказала о театре, о своих мечтах, даже показала шкатулку с украшениями из стекляруса, гордо объяснив:
— Это мои сокровища.
Она, конечно, обиделась, заметив, что стеклянные бусы, дешевые серьги и одно не новое колье из стекляшек не произвели на меня должного впечатления. Я не смог отпустить ее богатствам ни одной похвалы, только сказал:
— Выброси их. Я подарю тебе что-нибудь более ценное.
Так мог вести себя только полный дурак. Если не хочешь оскорбить даму, надо хвалить все, что она находит привлекательным, но ведь Флер не леди, она актриса. С актрисами не церемонятся, им дарят гарнитур из драгоценных камней и говорят «прощай». С уличными артистками расстаются без сожаления, а я уже заранее сожалел о своей белокурой подружке. Надо было бы подарить Флер бриллиантовое колье и расстаться с ней. Так советовал разум, но внезапно проснувшаяся совесть, вопреки ему, подсказывала, что драгоценности я Флер подарю, но расстаться с ней просто так не смогу. У такого романа, как наш, может быть два исхода. Либо ее хорошенькая головка слетит с шеи, украшенной подаренными драгоценностями, и бриллианты вместе с трупом будут гнить в какой-нибудь могиле, либо я усмирю зверя и оставлю свою подругу в живых, буду наблюдать за ней тайком и следить, чтобы никто ее не обидел. Ведь нельзя же, в конце концов, оставлять без защиты эту ветреную красотку. Если оставить Флер одну, то привычка цепляться к прохожим и вздыхать по исчезнувшему златокудрому другу до добра ее не доведет.
— Эдвин! — тихий голос окликнул меня из темноты. Я притворился, что не замечаю, как длинные ловкие пальцы тянутся ко мне из мрака и норовят уцепиться за край камзола.
Я хотел поймать шпиона с поличным, но стоило чуть обернуться, и бледная худая кисть руки канула во мрак. Кто-то наблюдал за мной из мглы, но поближе подойти боялся. Он топтался вдали так, будто высчитывал стоит ли сейчас приставать ко мне или лучше не нарываться на гнев сильнейшего.
Наконец он все-таки решил показаться мне. Другой на моем месте принял бы его за обычного молодого человека, привалившегося к каменной стене чьего-то дома, если бы не крылья за спиной. Я давно не видел Анри и удивился тому, как сильно он изменился. Он стал почти таким же, каким был в свои лучшие дни. Только глаза на худом симпатичном лице стали злыми и алыми, а не ясными и плачущими, какими я увидел их в первый раз. Анри снял шляпу, как будто специально хотел выставить на показ свои заостренные уши и волосы, непричесанные, но снова засиявшие, как утро. А ведь когда-то он был так уродлив, будто ходячий труп. Я уже и не думал, что к нему вернется его первозданный облик.
— Там, под землей, мы становимся такими, какими нас создала природа, — с печальной улыбкой пояснил Анри. — Ты помнишь подземный город, ряд дымных факелов и длинные туннели.
— Да, — кивнул я. Можно ли было забыть, что прямо под мостовой Рошена, на глубине всего каких-то нескольких футов, пролегает совсем другая улица подземного города.
— Я уже много лет ничего не видел, кроме света факелов, земли, стука молотков гномов и лиц других падших, — пожаловался Анри. — Ты не знаешь, каково это быть прикованным к какому-то одному месту и знать, что если не будешь возвращаться туда каждый раз после своих прогулок, то потеряешь и красоту, и жизнь. Ты помнишь, как я страдал когда-то…
— Ты сам был в этом виноват, — я не хотел его оскорблять, но и солгать тоже не мог. Я ведь не обязан утешать его.
— Твои гномы хотят отнять у нас треть города, — Анри насупился. — Их молотки стучат чуть ли не у нас под носом. Я уже привык к тому, что их кузни рядом, но другие к этому привыкнуть не могут.
— И что ты хочешь от меня? — я скрестил руки на груди и окинул тщедушную крылатую фигуру внимательным взглядом.
— Ничего, — поспешил заверить меня Анри. Его хрупкие крылышки вздрогнули. — Я только хочу сказать, что жизнь становится все труднее.
— Так бывает со всеми, кто откололся от избранного общества.
— Я знаю, — Анри понуро опустил голову. — Но просить прощения я не собираюсь, ничего уже нельзя изменить. Мы, я и остальные, уже успели привыкнуть к жизни под землей.
— Но на поверхность иногда выбираешься только ты?
— Почему же? Другие тоже любят вдохнуть свежий воздух, — Анри попытался усмехнуться, но не смог. — Они опасны, Эдвин. Я должен следить за всеми, чтобы они не стали похищать людей, чтобы не накидывались на прохожих, чтобы не свергли меня самого.
— И тебе нужна моя помощь?
— Нет-нет, — поспешно возразил он. — Я вполне справляюсь с ними сам, только жалуюсь на то, что они стали уже не так послушны, как раньше.
— Они уже догадались, что ты не поможешь им завоевать мир?
— Я помог им создать мир под землей, — Анри попробовал приосаниться, чтобы не потерять лицо, но все равно казался всего лишь дерзким мальчишкой. — Наше спокойствие зиждется на скрытности. Никто о нас не знает. Мы рядом, внизу, под землей, но любой даст руку на отсечение лишь бы только убедить людей, что там, внизу, никто не живет, кроме могильных червей, и нет никаких тайных ходов, никаких странных существ, никаких общин, скрытых от глаз людских. Мы существуем в тайне. А как действуешь ты? Твои жертвы теперь теряются в числе казненных, умерших от чумы и от голода?
— Я потерял им счет, но другие считают за меня, — я мог бы просто скромно промолчать, но вспомнил рвение Батиста и улыбнулся уголками губ. Он не отступится от своей цели, и, скорее всего, сам станет следующей жертвой.
— А ты стал еще красивее, Эдвин, — Анри внимательно разглядывал меня, и мне это было неприятно. Рубинового цвета глаза, как будто впились в мое лицо, оставили глянец на гладкой коже.
— Тебе ведь не надо подпитываться энергией земли или кровью. Как тебе это удается, восхищать всех?
— Все, кто восхищен, остаются в неведении до последнего момента. Ты понимаешь, о чем я?
Нашей тихой беседы никто не слышал, а если бы и слышал, то мало что понял. Анри вздрогнул от моих слов, он понимал все и опасался за собственную шкуру, но не уходил. Ему было от меня что-то нужно.
