Наталья Якобсон - Избранники Тёмных сил
Она протянула ему зеркало и сказала: «посмотри на себя, таким ты останешься на всю жизнь, потому что те, кто любят меня, никогда не стареют». Августин знал, что она говорит правду. Она никогда не лгала и не ошибалась. Ее пророчества сбывались каждый раз. Она сказала Августину, что сделает его одним из великих, не прошло и месяца, как предсказание исполнилось. Он стал властвовать, а госпожа растворилась в лунном сиянии. Если бы только она являлась чаще. Конечно, в присутствии ее слуг любому бы стало страшно, но Августин уже привык к их обществу, к их неприятным ловким фокусам, к постоянной смене их обликов. Госпожу, как будто окружала не свита слуг, а сотни масок, смеющихся и корчащих ему рожи из темноты. А под этими смеющимися масками прятались самые настоящие демоны. Вроде бы, по всем законам природы, повелительницей всех этих волков, тварей и оборотней должна была бы быть еще более уродливая, чем они все, ведьма, но их царица была прекрасна. Это разительное отличие госпожи от своих подданных восхищало и пугало.
Августин все ждал, что вот-вот, как будто отворится невидимая дверь в пустоте, и царица войдет к нему, бледная, сияющая, величественная, а за ней примчится свита фигур, закутанных в алые и черные плащи, какие-то твари будут снова скрестись в темноте, уродливые когтистые руки будут тянуться к Августину из мглы и норовить поранить его, но госпожа им не позволит. Она всегда защищает тех, кто любит ее.
— Она не придет сегодня, — шепнул Анри, склонившись над Августином.
— Откуда ты знаешь? — Августину было неприятно, что кто-то воспользовавшись его замешательством, преодолел поставленный тайной силой заслон и добрался до самых сокровенных его мыслей. — Откуда ты вообще можешь знать, что я жду ее?
Анри только слегка пожал худыми плечами, пытаясь выразить недоумение.
— Ну, у тебя такой скорбный вид, будто ты очень хочешь кого-то дождаться и поэтому не ложишься спать всю ночь, — Анри тихо хихикнул. — Не жди сегодня. У твоих господ пока что другие дела.
— А какие дела у тебя? — Августин, как мог, соблюдал осторожность, но удержаться от вопроса не смог.
— Не важно, — ночной гость небрежно взмахнул рукой, и опять казалось, что это не пальцы, а тонкие гибкие светящиеся лапки паука или сороконожки промелькнули перед носом у собеседника.
Гость вышел в центр кельи. Он всегда выходил на вид перед тем, как исчезнуть, как будто специально, чтобы доказать, что он не ныряет в какой-то темный лаз, а исчезает в никуда, растворяется в пустоте, точно так же, как до этого материализовался из нее.
— Анри, — окликнул Августин за миг до того, как фигура гостя обратилась в легкий дымок. — Я все равно буду ждать всю ночь.
И из образовавшейся на месте гостя пустоты до него, как будто, долетело тихое согласие:
— Жди!
И не важно, что ждать бессмысленно. Августин нашел кремень, вынул из изящного золоченого подсвечника огарок и вставил новую свечу. Шторы сами собой раздвинулись, еще до того, как он коснулся их рукой. Где-то рядом прятались незримые слуги его господ, те, у кого, действительно, нет телесной оболочки. Августин тихо вздохнул, зажег свечу и поставил ее на подоконник. Пусть некто крылатый увидит крошечный огонек во тьме и прилетит к нему. Пусть госпожа заметит свечу в окне. Пока что только случайные прохожие могли заметить огонек вверху высокой темной башни, и этот огонек показался бы им оранжевым светляком. Августин криво усмехнулся, подумав, что это должны быть очень смелые прохожие. В последнее время никто, кроме разве только стражей, не решается бродить близ зданий инквизиции. Лучше забрести в зачумленный район, чем попасть в объятия к местным палачам. Пламя с тихим треском разгорелось и засияло, как падающая звезда. Уже несколько мгновений прошло, а никто так и не примчался к окну башни. Если они хотели появиться, то появлялись в первое же мгновение, стоило только запалить свечу, и кто-то уже был рядом. Надежда на то, что они все равно помедлят и придут, была ложной, но приятной. Августин опустился прямо на пол у окна и стал ждать.
ЭдвинКамешек полетел в воду, затем другой. Всплеск раздавался за всплеском, но спокойствие ночи оставалось почти нерушимым, лишь круги расходились на воде. Ну, вот я не мог найти занятия лучше, чем бродить мимо домов, подбирать камешки и кидать в темный канал. Мысли от этого не становились яснее, но, по крайней мере, рукам находилась работа. Все лучше, чем расчесывать воспаленную кожу вокруг ногтей и ожидать, что вот-вот отрастут когти, готовые вцепиться в горло следующей жертве. Я так и не мог придумать, что же мне делать с Флер. Находиться рядом с ней нежелательно, ведь я представляю для нее опасность, но и бросить ее одну тоже будет не слишком благородно. Ох, уж эта Флер. Она напоминала бездомного котенка, которого жалко бросать на улице, но и взять с собой нельзя, потому что дома дожидается злая цепная собака. Что же мне было делать с этой красоткой, приставшей ко мне на улице? Конечно, я мог купить ей небольшое поместье, нанять слуг и оставить достаточно денег для безбедного существование хоть на сто лет и исчезнуть из ее жизни, но что, если перед самым уходом, она вцепится в мой плащ и спросит «а когда вернешься ты», смогу ли я тогда посмотреть ей в лицо и ответить, что не вернусь никогда.
Я снял для Флер комнату на верхнем этаже какого-то обветшавшего городского дома, а сам пошел скитаться по улицам, надеясь, что ночь и одиночество вернут мне способность прислушиваться к здравому уму, а не к сердцу. Я боялся, что если останусь с Флер надолго, то причиню ей вред. Нельзя идти на поводу у сострадания. Такое создание, как я, вообще не должно испытывать ни любви, ни жалости. В моем мире преступником становится любой, кто открывает свою сущность смертным, но ведь я монарх, у меня должны быть некоторые привилегии.
Едва успев переступить порог своего нового жилья, Флер захлопала от радости в ладоши и кинулась меня обнимать. Она сказала, что в такой теплой уютной комнате ей ночевать еще ни разу не доводилось. Я чувствовал себя последним подлецом. Девушка радовалась в моем обществе, как ребенок, а я ведь даже не сказал ей, кто я такой. Она считала меня аристократом и не понимала, какая опасность от меня исходит. Ну, как я мог втолковать ей, что от меня нужно бежать, как можно дальше, а не вешаться мне на шею.
Флер доверилась мне, рассказала о театре, о своих мечтах, даже показала шкатулку с украшениями из стекляруса, гордо объяснив:
— Это мои сокровища.
Она, конечно, обиделась, заметив, что стеклянные бусы, дешевые серьги и одно не новое колье из стекляшек не произвели на меня должного впечатления. Я не смог отпустить ее богатствам ни одной похвалы, только сказал:
