Лесса Каури - Стрекоза для покойника (СИ)
— А с таким парнем? — хитро улыбнулась Алуся.
Повернувшись на бок, прикрыла веки, легко вздохнула…
— А с парнем — тем более, — тихо сказала Лука и перевела взгляд на кота.
Вольдемар смотрел на нее, жмурясь. В мудром взгляде голубых глаз читалось однозначное одобрение.
* * *Лука спустилась вниз. Димыч под руководством домового мыл посуду, и она невольно залюбовалась аккуратными движениями алхимика. Повезет с таким мужем девушке, что сумеет оценить его и полюбить всем сердцем!
Яр чем-то шумел в кладовке.
Только сейчас Лука осознала, как устала за прошедшую ночь. Сдержала невольный зевок, кинула взгляд на кровать Гаранина: она казалась самым желанным местом в мире.
«Прилягу на полчасика!»
Когда она проснулась, за окнами темнело. Димыч подбрасывал в печь полешки, сидя на корточках, а с крыльца доносился напряженный голос ведьмака, бросающий короткие фразы.
С сильно бьющимся сердцем Лука поспешила на улицу.
— Это не твое дело! — зло говорил Яр в новенький смартфон, купленный после той ночи, когда его старый приказал долго жить. — Не надо лезть в нашу с ней жизнь, для нее ты вообще никто! Я сказал — нет!
Он осторожно опустил телефон, словно боясь и его раскокать об перила крыльца. Мощные плечи под тканью футболки бугрились — так были напряжены.
Подойдя сзади, Лука обняла его и прижалась щекой к спине. Если бы она могла снять с него это напряжение, заставить позабыть прошлое и подарить душе мир, она бы это сделала! Вот только нельзя помочь человеку, который не хочет, чтобы ему помогали!
— Звонил… отец, — с трудом выговорил Гаранин, — требует вернуть Алусю в больницу…
— Он может ее забрать? — испугалась Лука.
Яр покачал головой:
— Не имеет права, однако может сообщить, где мы находимся…
— Думаешь, он сделает это?
— Не знаю, — он за руку вытащил Луку вперед и теперь сам обнял сзади.
Приятно было стоять на морозе, спиной прижимаясь к его горячему крепкому телу.
— А он вообще знает, что происходит?
Гаранин вздохнул:
— Наверняка отслеживает.
— Тогда он в курсе, в какой опасности ты находишься?
— В курсе.
— И ничего не делает?
Яр развернул ее к себе лицом.
— Я тебе отвечу один раз. И больше не надо вопросов на эту тему. Ему все равно, понимаешь? Он не человек, а кусок льда, без эмоций, без чувств. И всегда таким был! Идем в дом!
На пороге их встретил встревоженный Хотьков, вытирающий руки кухонным полотенцем.
— Что-то случилось?
— Ничего, но нам нельзя здесь оставаться!
Неожиданно Димыч улыбнулся:
— Никогда не думал, что окажусь в бегах! Жизнь казалась такой размеренной…
Где-то далеко залаяла собака. А затем лай сменился коротким воем и смолк.
Гаранин резко развернулся в ту сторону. Затем посмотрел на Луку по-звериному суженными зрачками.
— Разбуди Алусю. Димыч, ей нужно делать уколы?
— В девятнадцать ноль-ноль.
— Сделай сейчас. Кондратьич, собери нам припасов в дорогу!
Домовой появился прямо из воздуха. Глядя вдаль, схватился за обросшие кудрявой бородой щеки и покачал головой.
Из-за забора поднялся, будто всплыл с глубины, туман. Странный, седой и вязкий. Но через преграду перебраться не смел — клубился над ней, будто гневался.
— Сколько их? — спросил Гаранин домового.
Тот прищурился.
— Пятеро. Резво шагают, собаки! Видать, кто-то сильный их гонит!
Яр выругался, посмотрел на растерянного Димыча и испуганную Луку, и вдруг рявкнул:
— Вы еще здесь? Быстро наверх!
Алуся отчаянно зевала и терла глаза — здешний, наполненный кислородом воздух с непривычки валил с ног.
Пока Димыч вводил ей в катетер лекарства, Лука и Михал Кондратьич приготовили бутерброды, большой термос с кофе и маленький, с чаем, для девочки. Яр, появившийся из подсобки, выглядел непривычно. Одет был в черную водолазку и штаны цвета хаки со множеством карманов. На плечах крест-накрест — кожаная перевязь, на которой за спиной крепились скрещенные клинки. На ногах берцы, но не те, что носил каждый день. Другие — окованные стальными пластинами, с шипастыми голенищами. Судя по виду, весили они немало. Лука смотрела на него во все глаза и ощущала, как от страха сбивает дыхание. Потом покосилась на Алусю, ради нее взяла себя в руки, хотя девочка вела себя, как ни в чем не бывало. То ли не осознавала серьезность положения, то ли так уверена была в брате.
Гаранин спокойно, будто прогуливался, прошел к забору, не обращая внимания на туман, подогнал машину к дому. Покидал туда скарб: припасы, свой и Димычев рюкзак, что-то объемное, завернутое в ткань. Поднялся на крыльцо. Лука, шагнув к нему, вцепилась пальцами в перевязь. Он посмотрел на нее, бережно отцепил от себя, поцеловал и толкнул к Димычу.
— Я сейчас буду занят. Если со мной что-то случится, уезжайте. Адрес у тебя есть! А теперь идите в дом и заприте дверь!
Лука рванулась к нему… Показалось, больше никогда не увидит! Но Хотьков был начеку.
Держа за локти, втащил через порог, ногой захлопнул дверь. Замок повернулся сам собой. Следом за ним загрохотали засовы — это закрывались и запирались ставни.
Девушка сердито отпихнула алхимика, перевела дыхание. Господи, как страшно!
— Лука, иди сюда! Мы с Вольдемаром в мышку играем! — позвала из второй комнаты, где стояла одна старая кушетка, Алуся.
Лука пошла на голос. Девочка привязала к какой-то веревочке фантик от конфеты и таскала по полу. Кот припадал на передние лапы, смешно шевелил попой, бил хвостом, потом неожиданно прыгал и… заваливался на бок, скрюченными лапами прижимая «мышку» к бежевому пузу.
— Садись и не психуй! — строго сказала Алуся, похлопав ладонью по кушетке, на которой сидела. — Все будет хорошо.
— А ты… — Лука села рядом, — давно про брата знаешь?
— Всегда знала. И про маму, и про папу… Папа, знаешь, какой у меня был!
— Знаю, видела на фотографии, — улыбнулась Лука, и вдруг ее осенило. — Подожди, сейчас принесу!
Она сбегала наверх, достала из трюмо трельяжа всю кипу фотографий, отнесла вниз и разложила на кровати.
Довольный кот утащил фантик на кухню — про игру Алуся забыла. Прозрачные пальцы раскладывали бумажные четырехугольники, гладили лица, давно ставшие воспоминаниями.
Лука напряженно прислушивалась, но на улице царила мертвая тишина — то ли ничего еще не происходило, то ли ставни были слишком толстыми.
— А знаешь, — Алуся подняла на нее огромные глаза, прижимая к себе ту фотографию, где уходили по полю, взявшись за руки, Марина Доманина и Максим Бабошкин, — я уже умирала один раз. И даже как бы совсем умерла, но мама не разрешила.
