Татьяна Корсакова - Самая темная ночь
Суворов отсутствовал пару минут, из подлеска он вынырнул так внезапно, что Туча испуганно вздрогнул.
— Все, Тучников! Можем возвращаться. — Он выглядел довольным и озадаченным одновременно.
— Нашли то, что искали? — Хотелось пить, язык сделался сухим и шершавым.
— Не знаю. — Командир пожал могучими плечами.
— А что там? Вход в подземный бункер?
— Не знаю, Тучников, но надеюсь, скоро я с этой историей разберусь. Ты только никому не рассказывай, что водил меня сюда. Договорились? — Он посмотрел внимательно и, Туче показалось, немного заискивающе.
— Военная тайна? — Степка смахнул выступивший на лбу пот, подумал, а не рассказать ли Суворову о своих подозрениях, но удержался.
— Вроде того.
— А когда она должна случиться?
— Кто? — Суворов слушал невнимательно, думал о чем-то своем.
— Самая темная ночь.
— Да по-разному случается. Недели через две, я думаю. — Соврал и глазом не моргнул. Надо же так уметь.
С Ксанкой они столкнулись у ворот лагеря. Суворов посторонился, пропуская ее вперед. Туча замер, к горлу подкатила волна тошноты. От Ксанки пахло гарью. И на кроссовках ее был серый налет то ли пыли, то ли пепла… Она посмотрела на Тучу затуманенным взглядом, и от взгляда этого стало совсем плохо. В небе полыхало солнце, но он знал — самая темная ночь уже началась…
Матвей
Это был день исчезновений. Сначала куда-то пропал Туча, потом Ксанка. Если Тучу почти не искали, минуты уединения в последнее время у него случались довольно часто, то в поисках Ксанки Дэн прочесал весь парк.
Ксанку с Дэном связывали странные отношения. Если бы дело было только в любви, Матвей бы понял и не удивился, но там чувствовалось что-то гораздо большее. Дэн за нее боялся, прикасался к ней так, словно она была сделана из хрусталя, провожал полным тревоги взглядом, не находил места, когда Ксанка надолго исчезала.
А она исчезала. Уходила куда-то в полном одиночестве и никому не рассказывала, где была. Даже Дэну. Дэн злился, глаза его заволакивало мутной пеленой подозрений. Ревновал? Может, и так. Кто разберет этих влюбленных…
Гальяно тоже не находил себе места. Возвращение Суворова положило конец его надеждам. Он все еще пытался завоевать сердце своей прекрасной Мэрилин, но теперь она отвергала его ухаживания резко и категорично. От этого Гальяно сделался раздражительным и непривычно молчаливым, курил сигарету за сигаретой, страдал демонстративно и назойливо.
А Матвею просто было скучно. Некоторое разнообразие в их унылое существование внесла разборка с Измайловскими бандерлогами, которая случилась в день возращения из больницы. Вот тогда Матвей и увидел, как может драться Дэн Киреев, как он изменяется почти до неузнаваемости во время боя. Им почти не пришлось ему помогать, бандерлоги обратились в бегство почти сразу. С тех пор они обходили их стороной, не задирали никого, даже Тучу. Может, устали от собственных подлых уловок. А может, просто боялись за свои шкуры.
Как бы то ни было, но в жизни наступил полный штиль. Теперь, когда они были вроде бы и вместе, но все равно порознь, Матвею, как никогда, хотелось вырваться на волю из душных стен лагеря. И даже блуждающий огонь, с каждой ночью разгорающийся все ярче и ярче, больше не дразнил воображение. Оказывается, даже чудо может надоесть. Единственными яркими моментами в их унылом существовании являлись вылазки на дебаркадер к дяде Саше. Во время таких вылазок оживал даже Гальяно.
Этим вечером они тоже собирались в гости к Туристу. Все, кроме Тучи. Туча был привычно мрачен и сосредоточен, то и дело поглядывал на неожиданно рано начавшее темнеть небо. Может, предчувствовал рождающуюся где-то далеко за лесом грозу.
Вечер не задался с самого начала. Ксанка опять пропала, и Дэна, уверенного в себе и по-спартански спокойного Дэна, охватило не волнение даже, а настоящая паника. Он рыскал по лагерю и все порывался выйти за территорию, но Матвей с Гальяно его не пускали. До вечернего построения оставалось каких-то пять минут.
А на построении их поджидал неприятный сюрприз. Толкнув уже набившую оскомину речь про патриотизм и дисциплину, Шаповалов вдруг заговорил совершенно о другом.
— Поступил сигнал. — Стекла шаповаловских очков недобро блеснули. — Поступил сигнал о злостном нарушении дисциплины. — Он, как шпагой, взмахнул тростью. — Киреев, Тучников, Гальянов, Плахов! Выйти из строя!
— Приплыли, — буркнул Гальяно, делая шаг вперед.
— Мне стало известно, что вы без разрешения покидаете территорию лагеря. — В тихом голосе Шаповалова шипели сотни змей. — Что используете вы для этого ключ от запасной калитки, который украли у сотрудника лагеря.
Со стороны волков тут же послышался удивленный ропот, вепри недоуменно переглядывались.
— Сдали, бандерлоги вонючие, — сквозь зубы процедил Гальяно.
— Где ключ? — Шаповалов улыбался, ну точно отец родной. — Предупреждаю, если вы не отдадите ключ добровольно, то мы с Максимом Дмитриевичем будем вынуждены провести тщательнейшее и пристрастнейшее расследование. Так ведь, Максим Дмитриевич?
Суворов смерил их мрачным взглядом, кивнул.
— Обыск учинят, — шепнул Матвей.
— Гальяно, отдай им ключ, — так же шепотом велел Туча. Вид у него был одновременно решительный и испуганный.
Гальяно вздохнул, сунул руку в карман джинсов. Через мгновение на его ладони появился ключ от заветной калитки.
— Замечательно! — Шаповалов удовлетворенно кивнул. — Думаю, нет нужды напоминать вам о целесообразности наказания? — Последнее слово он произнес так, как будто пробовал его на вкус.
— Карцер, — сказал Гальяно.
— Я Ксанку не нашел… — Дэн сжал кулаки.
— Главное, что не обыскали, — выдохнул Туча.
— Как-нибудь выкрутимся, — подбодрил товарищей Матвей.
— На всю ночь! — подвел черту Шаповалов.
На лице Суворова промелькнула довольная улыбка. Или Матвею это только показалось?
В карцере было привычно темно и привычно душно.
— Допрыгались, архаровцы. — Суворов не стал спускаться, остался на верхней ступеньке. — Ничего, посидите, подумаете над своим поведением. Иногда полезно подумать.
Он уже собрался уходить, когда, что-то вспомнив, вытащил из кармана куртки фонарик.
— Это вам, чтобы не боялись в темноте. — Фонарик упал на лежак из картофельных мешков.
Хлопнула дверь, лязгнул замок, и они остались почти в кромешной темноте.
— Да, попали. — Матвей нашарил в темноте фонарик.
— Самая темная ночь, — сказал Туча шепотом.
