Элизабет Нокс - Искушение винодела
— Я чуть не убил его. Думал, он заберет меня от всех вас.
— Всех нас?
— От твоей семьи.
Собран заметил, как на них возмущенно смотрят две женщины в черном. И как догадались, что Зас — не его сын? Винодел разжал объятия и повел ангела вдоль по проходу к Иакову, борющемуся с ангелом.
— Что это был за ангел? — спросил Собран, глядя вверх на капитель и опасаясь, как бы вопрос не поставил Заса в тупик.
— Думаю, то был Яхве, — ответил он.
— Ты успокоился?
— Я боюсь.
— Да, когда вернемся в Жодо, может, составим тебе список известных нам имен, которые никому не принадлежат? На будущее. Сможешь пользоваться ими по очереди, выбирая по одному раз в четверть века.
Собран смахнул пылинки с пиджака Заса и поправил ему воротник.
— Что скажешь Бернару и Антуану? — спросил ангел.
— Это не их дело.
— На обратном пути веди себя со мной холодно. Я же притворюсь беспокойным, словно каюсь. Иначе решат, будто мне все сходит с рук.
— Этого, думаю, будет достаточно.
Зас кивнув, позволяя Собрану поцеловать себя в обе щеки.
— Так не может продолжаться, Собран.
— А я и не увижу, чем это закончится, — ответил винодел со смесью сарказма и триумфа в голосе.
Несколько месяцев спокойствия для Заса стали продолжительной отсрочкой, когда казалось, будто он принадлежит семье, нужен ей и никуда не уйдет.
1848
НА[52]
В жаркую сентябрьскую ночь, в воскресенье, когда пришло время ужина, солнце село, но семья еще не легла спать, пошел град. Сначала его услышали на самом винограднике, затем в одном из флигелей кто-то закричал.
Сначала град зарядил по черепицам крыши, окно в гостиной треснуло. Собран помчался на улицу, дверь была открыта: Антуан — без пальто — уже выбежал. В прихожей раздался грохот, когда мужчины принялись хватать шляпы и пальто из гардероба и выбегать на улицу, на виноградник, начинавшийся у самого края узкой подъездной дорожки. Дочери Собрана остались на крыльце, но Селеста подошла к мужу, подняв над головой один только шелковый платок. Батист, который ночевал на винодельне, уже бежал вверх по склону и все вертел по сторонам непокрытой головой, защищая лицо руками. Антуан упал на колени у подножия холма и плакал.
Землю усеивали расколотые льдинки вперемешку с раздавленными спелыми ягодами. Град усилился, и Собран накрыл голову пиджаком.
Селеста позвала сыновей:
— Бегите в дом! — и сама поспешила вернуться. Она вскрикнула, когда в плечо ударила особенно крупная градина.
Зас прошел мимо Собрана на улицу, склонился над Бернаром. Затем вдруг выпрямился и прокричал что-то на том самом пугающем незнакомом языке. В то же мгновение сплошную стену града словно раскололо клином, и над драгоценным южным склоном образовалась безопасная брешь рядов в пять шириной. Потом в эту брешь хлынула волна все того же града, и Зас вздрогнул от боли, прижал руку к лицу. Ангел поднял Бернара с земли и отвел в дом. Собран вошел вместе с ними. После прибежал Антуан и последним — в крови, проклиная все на свете — Батист.
У Заса на щеках красовались кровавые отметины, будто два братских поцелуя.
— Когда град перестанет — иди и проверь, как Мартин, — велел Батисту Собран, — Если град задел Вюйи, спроси у Авроры, что она собирается делать. Если у них все хорошо, возвращайся и скажи нам. В противном случае приводи Мартина, будем собирать урожай здесь, посмотрим, что можно спасти.
Прибежала Алина с тряпкой, чтобы вытереть кровь с лица Батиста.
— Теплая вода будет готова через пару минут, отец, — сказала Алина.
— Умница, дочка, — ответил Собран.
Вытерев лицо и посмотрев на тряпку, Батист пробормотал:
— В следующем году, я думаю, придется на чем-то экономить. — На гувернера, впрочем, он не посмотрел.
— Один потерянный год не ослабит нас, Батист. Смотри: град сменился дождем. Почему бы тебе не отправиться уже по делу?
Батист ушел.
Женщины увели Бернара и Антуана в дом умыться, и тбгда Собран спросил Заса, что тот сказал Богу.
— С Богом я не говорил, я обращался к граду. Бог, впрочем, меня тоже слышал.
Зас коснулся щеки и протянул Собрану руку с капелькой крови на пальце. Винодел слизнул ее, словно совершая детский жест непослушания по отношению к Богу, — он отведал вкус того, что лежит позади винограда и перед дубовыми бочками лучшего вина Вюйи.
1849
ТACHES[53]
В одну холодную мартовскую ночь, когда свет казался водянистым, а небо — белой, изношенной от стирок простыней, приехали Поль и Аньес. Они искали Батиста по дороге от Вюйи до Жодо — тот покинул их очень пьяный, не пожелав остаться на ночь или дождаться, пока приготовят карету. Аньес говорила, Батист отпихнул Поля в сторону, а ведь они двое не то что не бранились, даже почти не спорили.
Чета де Вальде легла спать, однако через час супруги поднялись с кровати и велели готовить карету.
— Сон не шел, и мы поехали искать Батиста сами, не стали посылать слуг.
Оба — и Поль, и Аньес — очень расстроились.
— Мы не нашли его, а на улице холодно, — сказала Аньес.
В дверях библиотеки возник Бернар.
— Откуда здесь карета Поля… О, доброе утро, Поль, доброе утро, Аньес!
— Бернар, ты не мог бы прислать сюда служанку разжечь огонь в камине, потом пойти и самому одеться?
Бернар ушел исполнять просьбу, а после вернулся вместе с гувернером — тоже, к слову, одетым.
— Что-то случилось с Батистом? — спросил Бернар.
С негодованием Собран убедился, что Бернар из детей — самый строгий.
— Батист, — отвечал отец, — должно быть, свалился в канаву по дороге между Вюйи и Жодо, Не могли бы вы вдвоем помочь искать его?
— Нам идти пешком? — спросил Зас.
— Возможно. И надо одеться потеплее, — сказал Бернар.
С этим они ушли.
Аньес согревала руку Поля меж своих ладоней.
— Сейчас я велю принести вам завтрак, — сказал Собран, — И если хотите, можете рассказать, о чем это вы поспорили с Батистом.
— О его пьянстве, — ответила Аньес.
— Ну разумеется.
Двумя часами позже вернулся красный как рак Бернар и, выпучив глаза, сообщил, что Батиста сейчас укладывают в кровать тетушка Софи и Алина.
— Мне пойти к нему? — без особого, впрочем, интереса спросила Селеста.
— Он еще не протрезвел, чтобы его отчитывать.
Собрану стало интересно, что такого наговорил Бернару Батист, а потом он вдруг ощутил прилив возбуждения.
— А где же мсье Кэли? — спросил он.
Бернар покраснел так густо, что в глазах его будто бы загорелся лихорадочный огонь.
