Марина Суржевская - Отражение не меня. Сердце Оххарона
Алларис закрыл глаза, слушая мягкую, почти осязаемую тишину наступающего утра. Солнце поднималось над Рифом, согревая побелевшую землю. Золотые лучи гладили ласково, забирались под сомкнутые ресницы, ласкали губы. Совсем скоро полетят над примерзшей травой беспокойные ахои, прозвенит на Башне Ветра пробуждающий колокол, и разнесутся голоса учеников — сонные, или, напротив, бодрые.
Но пока здесь стелилась тишина, обнимала, обволакивала.
Хорошее утро. Спокойное.
Райден еще постоял, подышал на ладони, согревая, и пошел к башням.
* * *Элея
Из этого удивительного пузыря я не выходила довольно долго. Сидела, пока вода не остыла окончательно и не начала куда-то утекать. Видимо, здесь тоже было что-то вроде загадочного водопровода, который использовали богачи Пятиземелья. Когда в центре начал образовываться водоворот, засасывающий воду и мою одежду, я торопливо схватила все предметы своего гардероба, выжала их, помялась и вышла из купальни, стараясь держать спину ровно.
Но мои старания оказались напрасными, Шариссара в комнате не было.
Я осмотрелась, вздохнула и открыла его шкаф, надеясь найти какую-нибудь одежду. А что еще мне оставалось делать? Моя высохнет не скоро, а магией, которой можно воспользоваться для ускорения процесса, я не обладала. Так что решила пока позаимствовать чужое. В шкафу нашлись полки с одеждой. Мужской, конечно. Я тронула пальцем бархатистую ткань одной из рубашек. Темно-синяя, без рукавов, с серебряными символами возле горловины. И поневоле представила в ней Шариссара. Наверное, цвет очень идет его глазам и темным волосам…
Я резко убрала ладонь. Внутри меня царило смятение. Злость сплеталась с радостью, наслаждение — с болью. Трудно примирить обиду от его предательства с той непреодолимой тягой к нему, что я испытывала. Любила ли я? Не знаю.
До Белой Башни — сказала бы «да». Но что я знаю об этом чувстве? Тогда я ощущала настойчивую потребность быть рядом с ним, доверие и желание. Он был первым, кто сказал мне, кто я, первым… во всем.
Я хотела быть с ним так, что даже смерть оказалась бессильна.
А что я чувствую сейчас?
Я ведь даже не знаю его! За что мне его любить? Не за что… а все равно внутри маетно, тоскливо, тяжело. И хочется уткнуться головой в его плечо, хочется верить, что больше не обидит…
И снова что-то внутри шепчет, что без него, пусть даже такого — злого, жестокого и невыносимого, меня и вовсе не было бы… Осталась бы Искра в Белой Башне, но не я.
Я прикусила губу и со злостью дернула с полки синий бархат, натянула на тело. Почти платье получилось. И почему каждый раз после близости с Шариссаром я остаюсь без одежды? Вновь потрясла головой, высыхающие волосы упали на спину. Хорошо хоть ботинки сухие остались — подобрала их у ступенек, но обуваться не стала, отставила в сторону.
И куда он ушел?
И что будет, когда вернется?
Закусила губу, безотчетно теребя волосы и вздыхая. Снова обошла комнату, но легче не становилось, напротив — хуже. Разъярившись, я пнула обломок какого-то сундука, села на край кровати и задумалась. После бурного дня неудержимо хотелось спать…
Но, конечно, я не могла уснуть здесь, потому на носочках пробежала через длинный коридор между комнатами, вошла к Незабудке и устроилась на покрывале рядом с сестрой. Сиере что-то снилось и она улыбалась во сне, а я подумала, что тоже хочу увидеть ее детский сон — простой и безмятежный, без тревог и взрослых мыслей.
Придвинувшись ближе и обняв Сиеру, я закрыла глаза.
* * *Шариссар
Лиария была в черном.
Ее лицо закрывала маска — оскалившаяся морда самой Смерти — жестокой и беспощадной. Черный шелк платья прерывался шипами и колючками, плыл за королевой чернильной темнотой, шлейфом из летучих мышей и пепла. Там, где ступала нога темнейшей, плавился камень, и золотой узор стекал с плит, словно слезы по тем, кто шел на войну. Ее тонкие белые руки, украшенные браслетами с острыми иглами, взметнулись вверх, и зал затих, хотя тише быть уже не могло.
— Передышка закончилась, мои паладины! Достаточно мы ждали! Пришло время, пришел час расплаты и порабощения, пришла пора отплатить за годы войны, за сотни наших солдат, сгнивших в подвалах Светлых, за наши оборванные кровяные нити! Я чувствую каждую из них, — белые руки оплелись красной сетью, — каждую держу в руках! И умираю с каждой, что обрывается! — Паладины смотрели на королеву, и в их темных взглядах пылала любовь. Пять десятков стражей — самые сильные и могущественные воины Оххарона, готовы были отдать свои жизни ради прекрасной Лиарии. — Я держу нити каждого из вас! — выкрикнула она. — Я знаю ваши мысли и желания, я чувствую ваш огонь, готовый сокрушить Пятиземелье! Не будет больше слез по ушедшим за грань, не будут плыть в ночном небе оборванные нити, я говорю — довольно! Пора поставить этот мир на колени! Окончательно и навсегда!
— Навсегда! — рев прокатился по рядам паладинов, открытая ладонь каждого взлетела и ударила в грудь, облаченную черным доспехом.
— Время пришло!
За спиной Лиарии десяток магов устанавливали пространственную арку. Но не привычную всем, с синим заревом между камней, а чуждую, новую. Она тянула друг к другу миры, соединяла их коридором. Между двух черных колонн дрожало зарево красного пламени, словно жерло вулкана. И за вспышками пламени стражи видели другой мир — раскинувшееся на берегу здание, зеленый лес, кусок стены…
Лиария замерла и осмотрела четкие ряды паладинов. Словно всмотрелась в душу каждого.
— Вы готовы отдать жизни, если это потребуется Оххарону?
— Да! — крик слаженный, вырвавшийся из множества глоток, как из одной.
— Вы готовы умереть ради вашей королевы?
— Да!
— Вы готовы принести мне победу?
— Да!!!
Эхо ударилось о своды Хрустального дворца и затихло.
— Кто поведет нас, темнейшая? — Норт преклонил колено, обращаясь к королеве.
Но ответить она не успела.
— Как обычно, — раздался негромкий голос, — я.
Лиария повернула голову и встретилась со взглядом Шариссара. И ее не обмануло обманчивое спокойствие его лица. Это тоже была маска — такая же, как скрывала сейчас облик самой королевы. В черно-синих глазах дарей-рана бушевала ярость. Впервые Лиария видела ее, впервые паладин позволил ей увидеть!
И эта буря была вызвана тем, что его, главнокомандующего армии, в этот зал не позвали. А дату наступления назначили за его спиной, не поставив в известность Шариссара.
Лиария медленно улыбнулась.
— Не в этот раз, дарей-ран. Твои заслуги и так достаточно велики, и эта битва уже не твоя. Стражей поведет Норт Четырехпалый.
